Работа для рыжих - Юлия Фирсанова

— Эй, а почему накрываешь на троих? — удивилась я, отвлекшись от сглатывания слюны и любования предметами народного промысла.

— Как же иначе? — вновь удивленно захлопала глазами беременная и, осененная догадкой, боязливо, почти шепотом, предположила: — Неужто у кого из вас, коры, предартефский пост?

Нет, слово-то другое сказала, что-то вроде «хайф», но змейка моя так перевела. Бедные местные маги, неужели они перед изготовлением артефакта еще и лечебным голоданием заниматься обязаны для максимальной настройки на процесс? И что это — дань традиции или на самом деле способствует процессу, энергии там как-то уравновешивает, третий глаз… хм… открывает? Я еще раз добрым словом помянула руны, которым все равно, сытая я или голодная, если потребность в помощи есть, помогают!

— Нет, себе и сыну почему не накрываешь, вы что, не голодны? — уточнила я суть вопроса.

— Дак… так… негоже нам с высокими чинами за одним столом, мы ж тока двор держим, — залопотала женщина.

— Любой труд достоин уважения, и если что негоже, так это гостям хозяев из-за стола выгонять! У меня кусок поперек горла встанет! — возмутилась я попытке принудительного отбора в элиту. Нет, в самом деле, что она думала, мы втроем, Фаль четвертый, будем сидеть, лопать в три горла, а она с сыном по стойке смирно стоять рядышком, прислуживать или, того пуще, вообще на двор пойдет? Странная женщина!

Выслушивая меня, хозяйка замерла, беспомощно опустив руки. Теперь она совершенно не знала, как поступить. Вот блин!

— Доставай-ка, хозяюшка, себе и пареньку по тарелке, да с нами садитесь, — закончила я возмущаться и решила зайти с другого конца, объяснив капризным тоном: — Расскажите о своем лесном житье-бытье, нам все интересно. Под добрую беседу любая еда вкуснее кажется!

— Ну коль велишь, кори. — Женщина сочла предложение разумным: гости желают, чтобы их разговором развлекли, потому и за стол зовут — и достала еще три скромных миски.

Стала ставить на стол, но слева послышалось стрекочущее чириканье. Хозяйка схватила полотенце и весьма проворно подскочила к окошку, размахивая своим орудием.

— Кыш, летите прочь, любопытные, кыш! — бойко затараторила женщина, проделывая явно привычную процедуру. — Кыш, покуда никого ненароком не прихлопнула!

Вокруг окошка крутились мелкие, с половину моего кулака, серо-голубые птахи с длинными тонкими клювиками. Чем-то эти крохи напоминали колибри.

— Вот неугомонные, говорила мужу, дальше от дома пасеку ставить надо, но уж больно он с синальками возиться любит, да и заросли каллий поодаль богатые, — добродушно улыбнулась хозяйка, выгнав незваных гостий и прихлопнув створку окошка.

Стекло в нем зазвенело как-то металлически, и я обратила внимание на то, что это не совсем стекло или даже совсем не стекло. Странный материал, больше похожий на большую чешуйку, по размеру которой была подогнана рама, так что получалась парочка маленьких полуарок в переплете из дерева, украшенного затейливой резьбой. В трактире я такого не видела: на одних окнах слюдяные пластинки, на других, в комнатах для жильцов поприличнее — настоящее стекло.

— Красивые у вас окошки, — похвалила я, сделав вид, что информация о птицах-медоносах никакого особого интереса не представляет.

Сама же здорово удивилась тому, как люди приспособили местных колибри для сбора нектара и добычи меда. Теперь-то понятно, почему мне таким своеобразным показался вкус янтарной сладости в трактире Кейра, где я употребляла местный мед с ягодными пирогами и в каше. Думала, дело в экзотических цветах, а оказалось, в добытчиках. Заодно и от сердца отлегло, синальки не пчелы, жалить не будут, да и клеваться, судя по мирному нраву веселых птах, тоже. Попутно стало ясно, в честь чего назвали паренька. Мальчик-цветочек, хи-хи. Небось мамина инициатива была.

— Муж из давней поездки к побережью привез, — водрузив темный от нагара каменный поставец под горшок с главным блюдом дня, похвасталась хозяйка. Даже как-то приосанилась и засветилась гордостью за украшение жилища. Наверное, я угадала с похвалой. — Сказывал, из шкуры какого-то червя морского добывают. Прочные, страсть! Не то что стекло! Был еще бокал дареный, так Каллий, когда совсем мальцом был, озорничал, со стола смахнул — и вдребезги! Ой, да что я язык развесила, вы ж небось по всему Артаксару были, все знаете и не такую еще красоту видали… — спохватившись и застыдившись, замолкла женщина.

— Мы в разных местах бывали, — согласилась я, ни с чем конкретно из сказанного собеседницей не соглашаясь, — многое видели, а только красота своя везде есть, вот резьбу такую на окнах я первый раз вижу, любуюсь.

— Муж балуется, — зарозовела женщина, довольная похвалой.

И словно в ответ на ее слова в окне показался крепкий темноволосый мужчина с короткой бородой в каком-то странном одеянии вроде длинного кузнецкого фартука, к которому пришили рукава. Головой дядя походил на хорошо стриженного барашка и был первым кудрявым артаксарцем из встреченных мною, даже борода у него кучерявилась, будто завитая. А вот у Каллия волос прямой, значит, здесь вьющиеся волосы тоже рецессивный признак. Мальчонка подпрыгивал вокруг родителя и размахивал руками, как ветряк, взахлеб пересказывая свежие новости. Очень торопился, чтобы папаня не узнал все от кого-то другого.

Отец небольшого семейства приостановился у колодезного сруба, сполоснул руки и лицо из ковша, подставленного сыном. Потом вытряхнулся из «фартука», под которым у него оказались вполне традиционные местные штаны фасона «укороченные шаровары» и рубаха с широким воротом, подпоясанная кожаным ремнем с массой всякой всячины на мелких ремешках.

— Говорил тебе, не бери колун! Бери по руке топорик! — сурово прогудел родитель. Взгляд его задержался на окровавленном инструменте и колоде. Резко отвернувшись, мужик съездил сынка по затылку, тут же коротко прижал к себе, отстранил и решительно зашагал к дому. Пацан побежал за папкой как привязанный, виновато раскрасневшийся, а все равно улыбающийся от уха до уха.

Вошел хозяин, замер на пороге в смущении перед незнакомым и предположительно могущественным людом, но заговорил решительно:

— Дней добрых вам, коры, кори, и великих сотворений! За сына поклон примите и плату любую, по воле вашей, назначьте. Я же отныне и вовек Гару за вас молиться буду!

Хм… а дядя не такой простак, как женушка, да и, верно, коль его смотрителем постоялого дома на артефской тайной дороге поставили, значит, заслужил. Доверять дуракам — дело последнее, так переврут иль напутают, что уж лучше врагов просить.

— Мы рады, что вовремя оказались здесь, — улыбнулась я, — да ты и сам к сроку умеешь приходить. Вот сейчас все вместе за стол и сядем, а то без хозяина негоже.

Мужик спорить со мной не стал о том, кому с кем гоже, кому с кем негоже трапезничать, умница. Только тряхнул головой. Ободренный вестью об ужине, сорвался с Гизова плеча Фаль, неизвестно каким чудом умудрившийся все время пребывания в чужом доме просидеть тихонько, и затрубил. Хозяин взмахнул рукой, безуспешно пытаясь поймать юркого сильфа, мельтешащего перед глазами, как целая стая пичуг, и сердито буркнул на супругу, ведя привычный спор: