Илья Муромец - Иван Кошкин

— За все обиды, — голос князя был хриплым, но не дрожал, — за все неправды мои — простите мя грешного.

Ратибор, что стоял, обнимая князя, шагнул назад, повернулся лицом к своему войску и быстрым, словно соколиный удар, движением выхватил из ножен меч. Острие доброго, во франкской земле кованого клинка нацелилось в солнце, и старый воин заревел:

— Господину нашему, великому князю Стольнокиевскому Владимиру Святославичу — слава!

— Слава! — отозвались ближние дружинники, вскидывая копья.

— Слава!!! — заорал Сбыслав, потрясая не ведомо как оказавшимся в его руке мечом.

— СЛАВА!!!

От рева десятитысячного войска с деревьев посыпалась листва, на версты вокруг взлетели с ветвей перепуганные птицы. И солнце выглянуло из-за тучи, словно радуясь вместе со всей Русской землей — князь примирился со своей дружиной!

В Киев возвращались шагом, рядом с Владимиром ехали Ратибор и Илья Муромец. Сбыслав, державшийся за князем, слышал разговор: государь рассказывал воеводе, каковы силы удалось собрать, сколько войска у Калина и как будут расставлены русские полки, Илья время от времени вставлял слово-другое. Уже перелезая через вал, увидели: на полпути между Лыбедью и Киевом собрались тьмы народа — то киевляне вышли встречать сильнейшее войско Русской земли, что пришло наконец на помощь родному городу. Разговоры в полках приутихли, воины подобрались, ровняли ряды, чтобы идти волос к волосу. У многих дружинников в городе остались родные — отцы, матери, братья, сестры, и когда витязи въехали в толпу, начались узнавания, то тут то там сухонькая старушка или седой как лунь старик в богатых одеждах семенили у стремени могучего воина, отмахиваясь от слуг, говорили что-то сыночке, а сыночка — косая сажень в плечах, облитых сияющей кольчугой, отвечал смущенно. Многие пришли с малыми детьми, и те, хоть не могли по годам видеть, как возвращалась из походов богатырская Застава, крутились вокруг Муромца, лезли под ноги Бурку, и богатырь, вздохнув, опять набрал на седло, на плечи, на шею коню и себе человек шесть ребятишек. Богатырский зверь для порядка поворчал, но чувствовалось, что ему приятно, и, чтобы ребятам было удобней держаться, он пошел мягче.

Вот уже завиднелись впереди золотые ризы — митрополит со священством вышел встретить воинов, благословить на битву, когда Бурко внезапно поднял голову и громко сказал:

— Илья, земля.

Детишки радостно завизжали — надо же, взаправду услышали, как сказочный конь говорит человечьим голосом.

— Что, Бурушко? — спросил Муромец.

— Дрожит земля, — ответил конь.

— Так, — сказал Илья. — А ну-тка, огольцы, быстро на землю да к мамкам.

Мальчишки, уловив раскаты грома в ставшем вдруг серьезным голосе богатыря, мигом притихли, по гриве слезли с коня и шмыгнули в толпу.

— Что, Бурко, — Владимир слышал разговор и встревожился. — Калин?

— Кабы Калин — мы бы загодя знали, — успокоил князя Муромец. — Остановитесь-ка, я землю послушаю.

Ратибор посмотрел на государя и, встретив кивок, снова поднял руку — войско встало, народ примолк. Илья соскочил на дорогу, стягивая с правой руки боевую рукавицу. Встав на колено, он приложил ладонь к земле.

— Что там, Илья Иванович, не томи, — спросил Владимир и вдруг осекся — лицо Муромца было странным.

— Да неужто... — прошептал богатырь, затем вдруг вскочил и повернулся к киевлянам: — Расступитесь! Расступитесь, люди добрые!

Люди заволновались, но, повинуясь могучему голосу, открыли широкий проход на Предславино.

— Это то, что я думаю? — спокойно спросил богатырский конь.

— Да! — Илья прыгнул в седло. — Давай туда.

— Илья, что ты слышишь? — уже догадываясь, спросил Владимир.

Теперь земля дрожала явственно, это было трясение, словно где-то неподалеку валились на землю с неба огромные булыжники. Такое бывает, если огромный табун коней идет по степи, но тогда не различить удары отдельных копыт, все сливается в сплошной гул, здесь же стук был дробный, отчетливый. Бурко сделал несколько шагов и встал сам, не дожидаясь команды поводьев, — грохот нарастал, уже мелкие камушки на обочине дороги начали подскакивать в воздух, и вот на курган, что стоял с незапамятных времен в двух верстах от Киева, вылетел конник. Всадник был далеко, но было в нем что-то странное, и вдруг по толпе прокатился вздох узнавания: люди поняли, что и конь, и человек в боевом доспехе — оба огромны. Конник вздел своего зверя на дыбы, потрясая копьем, и на курган один за другим скоком стали подниматься невидимые доселе воины. Казалось, что вершина большого холма мала для них, что вся гора дрожит под их тяжестью, с трудом держит на своих плечах. Уже было витязей больше двух десятков, и первый всадник указал рукой в сторону князя.

— Все же пришли, — прошептал Илья.

— Конечно пришли, — невозмутимо ответил наглый Бурко. — У меня и сомнений не было, что придут.

Снова затряслась земля, а огромные воины уже летели вниз, каждый конь шагал вдвое дальше обычного лошадиного скачка. Ближе, ближе, вот уже стало видно лица, — а люди молчали, не в силах поверить увиденному, боясь спугнуть чудо. Еще миг — и Добрыня осадил Ворона рядом со старшим братом, сдернул с головы шлем — седеющие волосы перетягивала старая, вышитая любимой Настасьей, выцветшая лента. Братья посмотрели друг другу в глаза и крепко, до боли в плечах, обнялись. Над полем встала великая тишина — Илья вглядывался в лица братьев-богатырей. Все были здесь — Алеша, Поток, Дюк, Казарин, Самсон, Гриша, молодой Ушмовец, что руками удавил пред полками печенежского ольбера, Потаня Хромой, Рагдай Волк, могучий Хотен... Илья медленно развернул коня навстречу князю. С минуту Владимир смотрел на тех, сильнее кого не было во всем свете, и, видя витязей своих во всей исполинской мощи, во всем оружии, что не поднять простому человеку, Красно Солнышко снова ощутил то, что, казалось, уже начал забывать. Великая гордость, великая радость от того, что ему служат люди, равных которым нет ни у кого, возвращалась ко князю, здесь, на этом поле, под стенами Киева он снова стал един со своим войском, со своими богатырями, своим народом — всей великой Русской землей. Тяжесть, годами гнувшая к земле, переливалась в силу, ибо земля сильна единством, и если сердце государя заодно с сердцами его людей — только Бога ему бояться, но никого больше! Владимир тронул коня навстречу богатырям и, раскинув руки, крикнул:

— Сколько ни есть у меня серебра и золота — даю дружине моей и воинам моим! Будете со мной — будет стоять земля наша, втрое богатство прирастет! Серебром и золотом не найду себе дружины, а с дружиною добуду серебро и золото, как дед мой и отец с дружиною доискались![82]Не обижу витязей моих, но буду с ними советоваться и судить с ними! Вы — опора мне, меч и плечо мое! Слава вам, русские богатыри! Слава!

— СЛАВА!!!