Кровоточащий город - Алекс Престон

В Хэкни я поехал на «поло». Широкие улицы с вытянувшимися в ряд голыми деревьями выглядели пустынными. Я припарковался возле большого здания на Куинсбридж-роуд, где находился благотворительный центр. Раньше здесь помещалась школа для мальчиков. Построенное в Викторианскую эпоху, оно производило внушительное впечатление уже одной лишь безобразной солидностью. От былого великолепия не осталось и следа, теперь его густо обвивал плющ, а стены из красного кирпича украшали граффити. Я прошел на спортплощадку с полустертой меловой разметкой. По углам росли сорняки, буддлея с потемневшей шелухой цветов, увядших с памятью о лете, и, чуть ниже, в трещинах кирпичной стены, кипрей.

В самом здании повсюду звучали детские голоса, как память о тех мальчишках, что носились когда-то по этим коридорам. Взбежав по лестнице, я вошел в столовую. На стенах пестрели детские рисунки, в воздухе висел запах лазаньи и разгоряченных тел. Джо стояла во главе стола, обнимая одной рукой прижавшуюся к ней девчушку. Плечи малышки дрожали от рыданий, а на сером джемпере Джо расплывалось темное пятно. Отрезая кусок горячей лазаньи, она наклонилась и поцеловала бедняжку в мягкие кудри. Два других волонтера — мужчина с лысиной и и пухлая улыбчивая женщина — стояли в углу с парой ребят постарше, готовых, похоже, вот-вот сцепиться друг с другом.

Судя по всему, Джо из последних сил удерживала контроль над оравой голодной ребятни. Увидев, что плачущая девочка выскользнула из-под руки и, безутешная, умчалась, я поспешил на помощь. Заметив меня, Джо устало улыбнулась. Я двинулся вдоль длинного стола, раздавая бумажные тарелки с водянистой пастой и с настороженной вежливостью обходя не отличавшиеся деликатностью вопросы.

— А ты парень Джо? Вы женаты? Ты с ней живешь? Ты похож на педика. Ты педик?

— Да, я парень Джо. Нет, мы не женаты, но живем вроде как вместе. Этого вполне достаточно для ответа на последний вопрос. Кому еще апельсинового сока?

Джо, присев на корточки, разговаривала с маленькой девочкой, которая, упрямо опустив голову, с тонким скрипом возила ботинком по полу. Мальчишка на другом конце стола, чем-то напоминавший Рэя, ни с того ни с сего запустил в меня теннисным мячом. Я поймал мяч и вернул, но уже посильнее. С реакцией у парня был полный порядок. Мы еще раз обменялись бросками, но тут решительно вмешалась Джо:

— За столом никаких игр. Вас, проказников, ни на минуту нельзя оставить.

Замечание почему-то вызвало смех. Мы уже собирались уходить, когда плакавшая девочка подбежала, обняла Джо обеими руками и тихонько прошептала:

— С Новым годом, Джо.

Небо в Саффолке слепило глаза. Здесь не было ни мутного желтоватого смога, ни серых многоэтажек. К дому родителей Генри мы подъехали, когда солнце уже клонилось к западу, но еще не померкло. Генри встретил нас в прихожей. Когда он обнял Джо, мне почему-то вспомнилась та застенчивая девчушка в благотворительном центре. Потом Генри показал нашу комнату в конце гулкого коридора, холодную и старомодно обставленную.

— Приезжать начнут около семи. Ничего особенного, ровным счетом. Несколько друзей семьи. Вы тут устраивайтесь, а потом, может быть, немного оттянемся. Отец установил в пристройке эту фигню — домашний кинотеатр. Там еще бильярдный стол, выпивка и все такое. Подозреваю, что он воспользовался моим возвращением как предлогом, чтобы устроить небольшой клуб для джентльменов. Будете готовы — спускайтесь. Я рад, что вы приехали.

Вторую половину дня мы провели в пристройке. Валялись на диване, посмотрели, затаив дыхание и забыв даже про выпивку, фильм Хичкока. После того как Джо разгромила нас на бильярде, мы поднялись в столовую. Гости понемногу съезжались. Все женщины отличались худобой и держались со сдержанной сердечностью бывших красавиц, понимающих, что на одной только внешности больше не выедешь и что они всего лишь неофиты в мире пустых разговоров и обходительности. Среди мужчин преобладали румяные бородачи. Я узнал нескольких журналистов и писателей и бывшего капитана английской команды по крикету. Всех встречал отец Генри, высокий, с ясными глазами, добродушный весельчак. Мы с Джо сидели у окна и негромко разговаривали, а гости — такие воспитанные, вежливые, милые — сами подходили и представлялись. Глядя на них, я спрашивал себя, почему всегда так упрямо стремился в грязную, бурливую пену Лондона. Жизнь здесь была куда спокойнее, вдумчивее.

Перед обедом в столовой ненадолго появилась Астрид. Она собиралась на вечеринку у соседей и нарядилась по случаю в сверкающее золотом платье. Войдя в кухню, она обняла меня, и мы выпили шампанского у гранитной стойки. Отец Генри рассказал какую-то пресную и путаную историю о том, как играл в гольф с министром иностранных дел. Астрид зевнула, выпила из моего бокала, кивнула Джо, покрутилась перед братом и, счастливая как ребенок, ускакала.

За обедом я сидел рядом с матерью Генри. Она пила бренди и к главному блюду успела изрядно набраться, но при этом осталась милой и приятной собеседницей: хихикала как школьница и с заговорщическим видом, заслонившись ладошкой, делилась со мной пикантными деталями.

— Он просто голубой. Женился на ней лишь потому, что на неженатого политика в те времена смотрели неодобрительно. Она же души в нем не чает. Вы посмотрите, после инфаркта она только что не с ложечки его кормит. А ему это как ножом по сердцу. Такое унижение. Думаю, это ее месть за все его годы содомии.

После обеда, когда мы уже собирались улизнуть в пристройку и посмотреть предновогодний обратный отсчет по телевизору, мать Генри схватила меня за руку и заглянула в глаза так пристально, что я не выдержал и отвернулся.

— Вы всегда были для нашего сына самым близким другом. Для нас это многое значит. Генри сказал, что вы хотели бы перейти на журналистскую работу, и я хочу, чтобы вы знали, что мы… что Оливер сделает для этого все возможное.

Мы с Джо крепко уснули в холодной комнате, а за окном по огромному, пустынному миру гулял ветер. Посреди ночи я проснулся и встал, чтобы достать из шкафа пуховое одеяло. Джо открыла сонные глаза, а я взмахнул одеялом и, раскинув, мягко опустил на нее.

— С Новым годом, милая.

— И тебя тоже. Он будет хороший, я чувствую.

Утром мы возвратились в Лондон. После пребывания в другом, скрывшемся в густом тумане мире кружилась голова. Генри и его родители махали нам, пока их не поглотила оставленная нами серая тишь. Пытаясь создать что-то похожее на привычный мир в коконе машины, мы слушали радио, но сигнал слишком часто терялся. На подъезде к Лондону Джо задремала, положив ладонь мне на колено, как будто одно лишь ощущение моего присутствия каким-то образом защищало ее в мире снов.

* * *

Готовясь к встрече с Верити, я разработал особый план, к осуществлению которого приступил после рождественских каникул. В начале января я принялся кашлять — сухо, пронзительно, надсадно, кашель перерастал постепенно в душераздирающий скрежет и заканчивался скрипучим хрипом. Катрина закрывала ладонями уши, председатель захлопывал дверь, а Баритон перед ланчем положил мне на стол упаковку убойных леденцов от кашля. Мы с Верити уговорились встретиться ближе к вечеру в пятницу, и я все утро перхал, прокашливался, громко сглатывал, сплевывал мокроту и утирал глаза платком. В конце концов Катрина не выдержала: