Шляпа, полная неба - Терри Пратчетт

— Петулия, это был Нак-мак-Фигль, — со вздохом сказала Тиффани. — Они, конечно, тоже волшебный народец, но совсем не такой, как сказочные эльфы и феи. Мне очень жаль. Фигли — они хорошие… более или менее… но совсем не хорошенькие. А «чучундра», насколько я понимаю, это у них такое ругательство. Хотя и не очень грубое, кажется.

Петулия молча смотрела на нее все с тем же выражением, потом уточнила:

— Так они — волшебный народец?

— Формально — да.

Круглое розовое личико расплылось в улыбке.

— Здорово! А то я сомневалась, потому что застала его, когда он, ну, писал на тетушкиного садового гнома…

— Тогда это точно был Фигль, — кивнула Тиффани.

— Ну, большой вонючей жгучей колючей железной крапиве ведь тоже нужен свой цветочный эльф, как и любому другому растению, — сказала Петулия.

Когда Петулия ушла, госпожа Ветровоск сказала, деловито потопав ногами:

— Ну что же, пора и нам в путь. До Крутого Утеса восемь миль. И так уже к началу не успеем.

— А как же роитель?

— Он тоже может пойти, если хочет. — Ведьма улыбнулась. — Да не супь ты брови! Испытания будут не в самой деревне, а рядом, и там соберется больше трех сотен ведьм. Безопаснее места не найти. Или ты хочешь встретиться с роителем прямо сейчас? Это, пожалуй, можно. Он вроде не слишком-то шустрый.

— Нет! — сказала Тиффани куда громче, чем собиралась. — Нет, потому что… все не то, чем кажется. Мы действуем неправильно. Э… не могу объяснить. Дело в третьем желании.

— И ты по-прежнему не поняла, что это за желание?

— Нет. Но скоро пойму, надеюсь.

Ведьма внимательно посмотрела на нее.

— Вот и я надеюсь, — сказала она. — Ладно, что толку тут стоять. Идем уже. — Она подхватила плед и зашагала вперед так целеустремленно, словно ее тянули к Крутому Утесу за веревочку.

— Но мы ведь даже не позавтракали! — воскликнула Тиффани, пускаясь бегом, чтобы догнать госпожу Ветровоск.

— Лично мне вполне хватило полевок, — бросила та через плечо.

— Да, но ведь на самом-то деле их ели не вы, правда? — сказала Тиффани. — На самом деле их ела сова.

— Если так посмотреть — да, — признала ведьма. — Но ты даже представить себе не можешь, насколько сильно не хочется завтракать, когда кажется, что всю ночь перед этим ты ела полевок. — Она кивнула в ту сторону, где виднелась удаляющаяся фигура Петулии. — Твоя подружка?

Тиффани догнала ведьму, и они зашагали рядом.

— Э… если она считает себя моей подругой, то я этого не заслуживаю, — сказала девочка.

— Хмм… — протянула госпожа Ветровоск. — Что ж, порой мы получаем больше, чем заслуживаем.

Для своих преклонных лет она ходила удивительно быстро. Старая ведьма мерила шагами вересковые пустоши, словно они глубоко оскорбляли ее своей протяженностью. И кое-что еще ей тоже хорошо удавалось — тишина. Подол ее платья шуршал, цепляясь за вереск, но это равномерное шуршание странным образом сливалось с обычными звуками пустоши и тишину не нарушало.

И Тиффани ничто не мешало на ходу различать голоса воспоминаний, оставленных роителем. Их были сотни. Большинство стерлись почти до неразличимости, оставив после себя лишь легкий зуд в голове, но тигр из древних-предревних времен по-прежнему светло горел в глубине ее памяти, а за ним маячил гигантский ящер. Эти хищники были настоящими машинами для убийства, самыми могущественными в мире тех времен. Роитель вселился в них, и они умерли, сражаясь.

Он всегда искал и захватывал новое тело, сводил его прежнего владельца с ума своей жаждой власти, и каждый раз все заканчивалось одинаково: его, точнее тело, рано или поздно убивали. «Но почему?..» — только и успела подумать Тиффани, как из чужих воспоминаний пришел ответ: Потому что он боится.

Боится? Но чего? Он ведь такой могущественный…

Кто знает? Только боится он до безумия. Совершенно выпятил от страха!

— Вы — Обижулити Хлопстел, да? — спросила Тиффани, и уши сообщили ей, что последний вопрос она задала вслух.

— Да, он любит поболтать, — сказала госпожа Ветровоск. — Всю ночь, пока ты спала, языком чесал. При жизни был очень высокого мнения о себе.

Думаю, поэтому он так хорошо и сохранился в памяти роителя, прямо как живой.

— Но при этом он говорит «выпятить» вместо «спятить», — заметила Тиффани.

— Ну, со временем память становится уже не та.

Госпожа Ветровоск вдруг остановилась, прислонившись спиной к скале. Она тяжело дышала.

— Вам нехорошо? — забеспокоилась Тиффани.

— Я свежа, как майская роза! — отрезала старая ведьма, дыша с присвистом. — Вот только поймаю второе дыхание… Да и вообще, всего-то шесть миль осталось…

— Я заметила, вы прихрамываете, — сказала Тиффани.

— Правда? Ну так прекрати замечать!

Яростный приказ эхом отразился от скал. Когда эхо стихло, госпожа Ветровоск кашлянула. Кровь отлила от лица Тиффани.

— Кажется, — проговорила ведьма, — я немного погорячилась. Наверное, это все полевки. — Она снова кашлянула. — Те, кто близко со мной знаком или заслуживает такой чести, зовут меня матушкой Ветровоск. Я не против, если и ты будешь так меня звать.

Это потрясло Тиффани — и напрочь вытрясло из нее прежнее потрясение.

— Звать вас матушкой Ветровоск?

— Только не думай, что это в прямом смысле, — быстро сказала ведьма. — Это скорее почетный титул, ну, как других ведьм иногда зовут «бабка Такая-то», или «мамаша Сякая», или «нянюшка Разэтакая». Это показывает, что ведьма… полностью… как бы…

Тиффани не знала, смеяться ей или плакать.

— Я понимаю, — сказала она.

— Понимаешь?

— Это как с матушкой Болен, — сказала Тиффани. — Мне-то она приходилась бабушкой, но все на холмах звали ее матушкой Болен.

Не могли же они звать ее госпожой Болен, подумала Тиффани. Тут нужно было теплое, мягкое слово. Матушка Болен была матушкой для всех.

— Когда вас называют матушкой, получается, что вы для всех как родная мать-старушка или бабушка, — сказала Тиффани. А про себя добавила: и рассказываете им сказки.

— Ну, может, и так. Короче говоря, зови меня матушкой Ветровоск, — сказала матушка Ветровоск и тут же добавила: — Но помни, что это не в прямом смысле! А теперь идем. — И она снова устремилась вперед.

Матушка Ветровоск. Тиффани мысленно произнесла это несколько раз, пробуя имя на вкус. У нее, конечно, была вторая бабушка, кроме матушки Болен, но та умерла еще до ее рождения. Звать матушкой другую старую женщину было непривычно, но в то же время Тиффани чувствовала, что это правильно. Как будто у нее две бабушки и обеих называют матушками. И все хорошо.