Телохранитель - Мэри Каммингс

И завтра предстоит сказать об этом Мэрион…

Адвокат позвонил в три часа. Сказал то, что Рамсфорд уже знал — к списку обвинений против Рэя Логана добавилось истязание. Выяснилось и еще одно обстоятельство, которое могло стать отягчающим: Санта Баризи находится на втором месяце беременности. Разумеется, Рэй об этом знать не мог, но факт остается фактом: он избил беременную женщину.

Прокурор будет требовать для него семь лет тюрьмы.

В результате слушаний судья постановил, что его оставят под стражей. Ощущение такое, что все было решено заранее — слушание не продлилось и четверти часа.

Сегодня же состоялись слушания и по санкционированию ареста похитителей. Тони Ринальди оставлен под стражей, Санта Баризи и Энцо Баризи отпущены под надзор полиции.

Мэрион выписали на следующее утро. Привезти ее из больницы Рамсфорд попросил Флори, на ее собственной машине — подумал, что после всего случившегося девочке может стать не по себе при виде шофера в такой же, как у Тони, форме. Сам же с утра уехал в посольство, через пару часов позвонил Мэрион и предупредил, что к обеду не вернется.

Хоть до вечера удастся неприятный разговор отложить…

Парсонс появился незадолго до полудня — сухощавый мужчина лет сорока пяти в таком же неприметном, как он сам, сером костюме. Держался вежливо, но деловито, своими повадками несколько смахивая на врача, приглашенного к больному.

Рамсфорд предполагал, что он начнет расспрашивать его о подробностях похищения, но Парсонс зашел лишь на несколько минут — засвидетельствовать свое почтение. Попросил, чтобы ему предоставили отдельный кабинет и чтобы господин посол отрекомендовал его начальнику отдела безопасности посольства.

Вызвав к себе Сэйла, Рамсфорд велел оказать сотруднику из Вашингтона всю необходимую помощь.

Хуже всего было то, что Рэю не пришлось ничего объяснять, словно то, что ему не стоит рассчитывать на чью-либо помощь и поддержку, с самого начала являлось для него чем-то естественным и само собой разумеющимся.

Вопреки директивам Кохрейна, Рамсфорд все же съездил к нему. Сказал секретарше, что ему нужно ненадолго отлучиться и поехал в тюрьму — на такси, чтобы шофер посольства потом не мог доложить никому, куда именно ездил посол.

Выглядел мальчик ужасно. Бледный, осунувшийся, одна щека выбрита, другая — заросшая и распухшая, под светлой щетиной металлически отблескивали скобки, которые врач поставил ему вместо швов.

Когда он увидел Рамсфорда, на лице не появилось ни надежды, ни радости. Спокойно подошел, сел напротив. Несколько секунд они смотрели друг на друга сквозь стеклянную перегородку. Рамсфорд не знал, с чего начать; наверное, следовало поблагодарить его за спасение Мэрион, но слова не шли с языка. Да и что сказать? «Спасибо, сынок, а теперь я предам тебя»? Или извиниться, объяснить, что этого требуют соображения «высшей политики»?

— Прокурор просит для меня семь лет — вы уже слышали? — первым сказал Рэй.

— Да. Я постараюсь что-нибудь с этим сделать, — ответил Рамсфорд, лишь потом вспомнив, что не имеет права обещать ничего подобного.

Рэй чуть улыбнулся — что-то в выражении его лица напомнило послу человека, улыбающегося наивному прекраснодушию ребенка.

— Как там Мэрион? — Всю жизнь он называл ее Ри, а теперь назвал полным именем, словно отстраняясь от нее этим, показывая, что больше не является частью ее жизни.

— Сегодня ее выписали из больницы. Она… в порядке — обошлось без последствий.

Рэй молча кивнул. И так же кивнул, когда Рамсфорд сказал, что не сможет в ближайшее время больше навещать его.

Они снова помолчали.

— Здесь не так уж страшно, — сказал вдруг Рэй. — Камера на троих, и кормят неплохо: с утра булочки, днем макароны, вечером пицца — словом, все как я люблю. — Усмехнулся: — К тому моменту, как я отсюда выйду, я, наверное, буду похож на Джона Кэнди[14].

— Рэй, но ведь еще ничего не решено!

— Мне ребята в камере объяснили, что если прокурор требует семь лет, то скорее всего дадут пять. И реально отпустят года через три с половиной-четыре. Такая вот… арифметика.

Снова Парсонс дал о себе знать вечером. Словно подгадав время, позвонил в начале десятого, когда после приема в посольстве Грузии Рамсфорд собирался ехать в резиденцию.

Когда зазвонил телефон, он ответил, даже не посмотрев, уверенный, что это Мэрион. Но голос, который он услышал в трубке, был мужским:

— Добрый вечер, господин посол. Это Парсонс. Вы не могли бы сейчас принять меня? Я в посольстве, но если вам удобнее, могу подъехать в резиденцию.

— Хорошо, я сейчас приеду, — вздохнул Рамсфорд; подумал, что, наверное, Парсонс узнал уже о его визите в тюрьму. Неужто выговор посмеет сделать, как проштрафившемуся школьнику?!

Если повезет, то, когда он вернется домой, Мэрион будет уже спать…

Он до сих пор не знал, как начать разговор с ней — как уговорить ее, убедить, объяснить, что иногда ради государственных интересов приходится идти на компромисс, в том числе и с собственной совестью. Конечно, можно, используя свой авторитет отца, заставить ее уехать — сказать, что не может ей пока ничего объяснить, но это необходимо в интересах Рэя. Или придумать какую-то причину повесомее и поубедительнее…

Да, но что будет потом, когда она поймет, что он ее обманул? А ведь поймет рано или поздно!

Секретарша уже ушла, и приемная была заперта. Едва Рамсфорд отпер дверь и прошел в кабинет, как Парсонс, словно по волшебству, появился на пороге.

Едва присев в кресло у стола, он без долгих преамбул взял быка за рога:

— Чтобы допросить вас, полиция должна была получить санкцию МИДа. Но теперь все нужные разрешения получены, и уже завтра они могут явиться к вам и попросить ответить на ряд вопросов. Поэтому не могли бы вы мне вкратце рассказать о событиях той ночи? А потом мы с вами вместе подкорректируем ваши показания — возможно, есть какие-то моменты, в которые не стоит посвящать посторонних. Например, этот… неловкий эпизод с Клейсоном.

«Он что, натаскивать меня собрался, будто школьника перед экзаменом?» — зло подумал Рамсфорд. Он понимал, что Парсонс всего лишь делает свою работу, но чем дальше, тем больше вашингтонский чиновник вызывал у него раздражение, чуть ли не ненависть.

Может, именно это заставило его переспросить — напрямую, без обиняков:

— Вы имеете в виду то, что я его ударил?

— Да. Просто опустите в своих показаниях этот момент. Вы Клейсона в ту ночь не видели, он вас тоже. — Вздохнул, чуть поморщился. — Если бы не показания Ринальди, можно было бы вообще настаивать на том, что вы всю ночь спали и к бассейну близко не подходили, а с Клейсоном подрался Логан.