Педагогические размышления. Сборник - Семен Калабалин

Результаты своего труда мы берегли, любовались и гордились ими.

Говоря о прошедших годах, невольно вспоминаешь о своих друзьях-колонистах. Некоторые из них успели полюбить кто специальность хлебороба, кто животновода, кто столярное дело, кто театральное.

Как-то после тяжелого трудового дня мы сидели усталые под только что смётанным стогом. С нами был и Антон Семенович. Я почти дословно помню, как он в тот вечер сказал:

– Труд – это самое высокое назначение человека. Вызывая мускульное утомление, он активизирует работу мозга. Не добровольной любви он требует, а обязательного долга. Этого долга требуют от вас как старшее поколение, так и поколение ваших детей. Труд – он как воинский долг. Не по любви идут под ружье, а по долгу гражданскому. Одни несут этот воинский долг с патриотической преданностью, но мечтают по окончании службы вернуться к любимому гражданскому делу. Другие за годы службы в армии начинают любить воинское дело и посвящают ему жизнь. Скажу вам, хлопцы, что я не мечтал в детстве стать учителем, я глядел влюбленными глазами на малярное ремесло отца и собирался стать маляром, а стал учителем. В свою профессию я влюбился только на пятом году работы и, как мне кажется, скорее всего влюбился в дело воспитания, и это уже на всю жизнь… Да, дело, которое ты признал своим, которое ты полюбил, становится смыслом твоей жизни, источником радости.

Как выглядел рабочий день в колонии имени М. Горького?

Учеба – 4–5 часов; работа в поле, мастерских и прочих объектах – 4 часа, а в горячую пору полевых работ и по 6–8 часов; спортивно-подвижные игры – 2 часа; свободное время (мы называли это время «ленивцев») – 1,5–2 часа. И в это время сидели группки мечтателей-сказочников, читали книги, играли в шахматы, любители театра готовили очередной спектакль.

И еще одна прелесть рабочего напряжения, уже чисто общественного плана, – частые ночные дозоры по борьбе с бандитизмом. К этой тревожной работе привлекались только общественно трудовые активисты.

Группа готовившихся к поступлению на рабфак ежедневно, кроме трех дней, когда шли спектакли, дополнительно занималась по 3–5 часов по специальной программе. И этими занятиями по всем предметам руководил сам Антон Семенович. Это напряжение не истощало нас, не убивало интереса к труду и учебе, а, наоборот, отрабатывало постоянную рабочую готовность, закаляло упорство в доведении начатого дела до победного конца.

Бывало, сидишь до часу ночи и при тусклом свете «каганца» работаешь над заданием по дополнительной программе для поступления на рабфак. Заходит Антон Семенович и спрашивает:

– Что не спишь, Семен, работаешь?

– Да, вечером «Сатина» зубрил – репетиция, а в свободное время с пацанами возился. А задание сделать надо. Да я и спать не хочу. Сейчас закончу.

– Не помешаю, если немного посижу с тобой? Глаза устали от писанины, лампа закоптила… А может, пойдем немного побродим, подышим со мною?

Кто же откажется от этих прогулок с человеком, умеющим так увлекательно и мудро ответить на все волнующие вопросы.

Позже, когда колония достаточно материально окрепла, разбогатела, педагогический совет и совет командиров нашли возможным и полезным выдавать воспитанникам карманные деньги для личных расходов. Именно – расходов, а не нужд. Главная цель – научить колонистов «управлять деньгами». Я не помню случая, чтобы эти деньги были поводом к каким-либо недоразумениям. Деньги выдавались дифференцированно. Воспитанник, имевший звание «заслуженного колониста», получал 5 рублей, за звание «колонист» – 3 рубля, а просто воспитанник – 2 рубля.

Выдачи приурочивались к календарным праздникам или в связи с представленным отпуском. Всем было известно, что при нарушении установленных правил отряд, в котором случится происшествие, будет лишен права на получение карманных денег.

В детской трудовой коммуне имени Дзержинского эта денежная проблема разрешалась уже в другом плане. Коммуна была на самоокупаемости. Из начисляемой коммунару зарплаты удерживался определенный процент на содержание его и еще с работающего на производстве товарища; 10 % поступало в фонд совета командиров. Этот фонд расходовался на коммунарские летние походы и экскурсии, на единовременную помощь нуждающимся бывшим коммунарам и прочее. Остальная часть зарплаты коммунара переводилась на его личный счет. Коммунар, с разрешения совета командиров, имел право брать со своего счета небольшие суммы на карманные расходы. К моменту выхода из коммуны у коммунара накапливалось 2–5 тысяч рублей (часто коммунару хватало его сбережений на все время учебы в институте).

А какие кипели страсти на совете командиров в колонии имени М. Горького, когда обсуждался вопрос, что приобрести на доходы от мастерских и сельского хозяйства: девочкам – шерстяные платья, а мальчикам – брюки или киноаппарат. По инициативе мальчиков постановили: приобрести киноаппарат, а девочкам – платья.

– А брюки?

– Вот потрудимся месяц по-ударному, перевыполним план, тогда и купим мальчикам брюки, а может, хватит еще и на ленты девочкам.

У нас есть родители, которые страдают трудобоязнью. Не сами боятся труда, а оберегают от труда детей, и это выдается за примерную заботу о детях. А ведь при этом забывается другая сторона – забота детей о родителях.

Я вспоминаю, как в 1913 году мы, сельские мальчишки, в 10—12-летнем возрасте пололи и прореживали сахарную свеклу на плантациях помещика Старицкого. Работали от зари до зари. За утомительно длинный рабочий день нам платили по 20–30 копеек. Заработанные деньги не вызывали у меня какой-то частной радости. Мне просто было приятно от мысли, что мой заработок доставит радость матери. Она пожалеет меня и скажет:

– Устал, сынок?

А я отвечу:

– Нет, ни капельки. Вот немного побегаю, а завтра сам всю картошку промотыжу.

А на заработанные мною деньги мама купит обувь и одежду мне и младшей сестре для школы.

Условия нашей жизни и наши дети не похожи на колонистов 30-х годов, но макаренковские принципы и методы воспитания мы используем в своей работе и развиваем. В Клеменовском детском доме широко внедрена заимствованная нами у Макаренко система и форма организации детского коллектива. Позаимствована и суть организации труда. Труд обязателен для всех по способности и возрасту, а благо – равно для всех.

Наблюдается, что те из воспитанников, кто больше загружен заботами трудовых обязанностей, кто активнее занят общественными поручениями, тот и хорошо учится, лучше других приспособлен к самостоятельной работе над учебником и заданием, у него хорошо развито чувство хозяйственной смекалки и бережливости.

В своем подсобном хозяйстве мы выращиваем на пяти гектарах картофель, на одном гектаре овощи, имеем большой сад. Можно прямо сказать, что не найти в нашем районе более чистого и ухоженного поля, как в детском доме. На протяжении многих лет мы выращивали для совхоза на площади 5 га кукурузу. Заботливым уходом мыдобивались получения высоких урожаев – 700—1000 ц/га. Тут было чем любоваться и гордиться.