Мир велик, и спасение поджидает за каждым углом - Илья Троянов

Летящий инструмент ударился о бетон, задребезжал, скользнул по грязи и плевкам, скребнул по бетону. Разом замерли все разговоры в вагоне, спрятались глаза. Мы — память человечества, мы, те, кто сохраняет для будущих прошлые поступки и слова, — бормочет старик. В вагоне не слышно, какой звук издает сапог, когда бьет по лицу старика, выкинутая вперед нога, которая обрушивается на рожу этого поганого паразита, чего понадобилось этому выродку в нашем городе, пора очистить наш город от этой нечисти, никому до этого нет дела… замахнувшись для следующего удара один подросток теряет равновесие, подтягивает за собой вторую ногу… сын отца, сын деда, сыновья прадедов, все мои предки, что бдят над каждым моим шагом … В вагоне не слышен звук плевка. Бай Дан оказывается у дверей, хватается за рукоятку, поворачивает ее — двери не поддаются. Поезд в любую секунду может тронуться с места. Мы печемся о вашем здоровье, «РУССЕЛЬ УКЛАФ», всякий раз заранее принять одну таблетку. Татуированная ручища ощупывает голову старика, бьет по ней, бьет по черепу, а ну, негр, попляши-ка, покажи нам, как танцуют бушмены, сильней бить, сильней барабанить, ну и слабак же ты, унижены и оскорблены, на чужбине слава исчезает с той же быстротой, что и солнце за высоким термитником, чья-то нога в кроссовке топчет солнечные очки старика. Пальцы Алекса и Бай Дана силятся протиснуться между резиновой окантовкой дверей. Двери не поддаются. Старик скрючился на полу, голова его мотается между окурками, плевками, сапогами. Глазницы видны даже отсюда, правый глаз — разбитое, испорченное яйцо. Зрачок левого плавает в молочном море. Наши жертвы, сколь многие будут ослеплены, дабы обострить слух свой и воспоминания свои. Ну еще разочек, напрягись, требуют глаза Бай Дана. Двери невозможно открыть. Молодые перебрасывают шапочку старика как мяч, р-раз, сегодня вечером он у нас выступит со своим джаз-бандом в Берси, р-раз, старик валяется на бетоне, ненужный, как и его растоптанные солнечные очки, растоптанные окурки, засохшие плевки, капли крови. Где-то там красный цвет сменился зеленым, сейчас тронемся, поезд вздрагивает, Бай Дан и Алекс без сил прислонились к дверям. Подростки досыта натешились стариком, теперь они мчатся к тронувшемуся поезду, грозят, гримасничают, резать глотки, вы, мещане, которые в вагоне, вам еще раз удалось уйти, в другой раз от всех вас, улитки поганые, останется только слизь, только слизистое пятно, тут тоннель поглощает их, мертвая тишина в неповинном вагоне.

Осмотр достопримечательностей был для нас испорчен. Мы молча сидели рядом, одним-единственным словом приняли решение как можно скорей пересесть на линию городской железной дороги, которая и доставила нас к конечной станции, где мы обнаружили наш тандем в целости и сохранности, после чего спаслись из Парижа бегством.

Через несколько дней мы попали в Лондон.

Тандем мы привязали на цепочку перед Британским музеем. Бай Дан одернул свой жилет.

— В этом музее хранится самая драгоценная игральная доска. И еще здесь работает мой старый друг Константин. Вот он нам ее и покажет.

Друга Константина мы обнаружили в Королевской библиотеке. Старики обнялись, под ними затрещал деревянный пол. Несколько взглядов дали понять, что им мешают звуки.

— Константин, а это мой крестник Александар.

Он пожал мне руку и внимательно оглядел меня.

— Много лет назад я был знаком с маленьким и очень бойким Александаром. В лагере. Как твоя фамилия?

— Луксов.

— Ну значит, мы встретились снова.

И он еще раз потряс мою руку.

— А как поживают твои родители?

— Они умерли.

— Очень жаль. Это были хорошие люди. Как же это случилось?

И тут произошло нечто удивительное. Несколько недель назад я пропускал мимо ушей все вопросы Бай Дана, испытывая сильнейшую неохоту говорить на эту тему. Но теперь, когда на меня были устремлены две пары сдержанно любопытствующих глаз, в мудрой и вневременной атмосфере музея, я был готов ответить на его вопрос во всех подробностях.

— Это была первая настоящая машина, которую они смогли себе позволить. Первый лимузин, он и в самом деле кое-что собой представлял, до тех пор были все сплошь маленькие проржавленные «фольксвагены» и «фиаты». Мать сумела настоять на своем: сперва квартира, потом настоящая машина. А не наоборот. Я уж и не помню, какой марки была машина. Я всего лишь раз на ней прокатился. Когда при мне произносят слово «гордый», я вижу своего отца за рулем в тот день, он насвистывал, что делал, если был в исключительно хорошем настроении. И когда машина поменьше, одна из тех, на которых он и сам ездил до этого дня, ему мешала, он начинал ругаться, что вот, мол, люди не знают, в каком ряду им положено ехать. Думаю, и мать тоже была под впечатлением. Ехали мы в ресторан, где подавали форелей, здесь же выращенных. Отец меня подзадоривал, и я тоже съел целых две рыбины. А на обратном пути я заснул прямо в машине. Было так удобно… Какой-то болван мне потом показывал снимки. Я даже не признал в этой груде железа нашу машину. Что бы тогда ни произошло, оно произошло очень быстро. А я очнулся только на больничной койке.

— Константин, прежде чем мы увязнем в воспоминаниях, я хотел бы, чтоб ты показал нам ту самую доску, о которой писал мне. Я сгораю от любопытства. А потом растолкуй мне, как бы ее похитить.

Доска оказалась редкостной красоты. Маленькая, гораздо меньше, чем предполагал Бай Дан, но каждый миллиметр ее был выложен ромбовидными драгоценными камнями, если не считать массивного дерева краев и ребер. Накладные зубцы были из листового золота, а сами игральные кости — из кости слоновой.

— Невозможно поверить, что это произведение искусства когда-то находилось в нашем городке. Константин, можно я хоть раз брошу одну косточку?

Убедившись, что никто за нами не следит, Константин кивнул. Бай Дан потер две маленькие игральные кости между пальцами одна о другую, помешкал…

— А чья она была с самого начала?

— Одного перса.

— Ну что ж, тогда посмотрим, чем мы можем потешить этого перса.

Кости вылетели из его руки, ударились одна о другую и дружно остались лежать рядышком, как дубль — шесть.

— Недурно, Бай Дан, недурно, но человек, который привез эту доску из вашего городка в Англию, тот бросал еще лучше.

— Ты меня что, оскорбить хочешь?

— Да никоим образом. Просто этот человек желал выиграть любой ценой. А это дает порой изрядное преимущество.

— Кто ж это был?

— Один британский офицер по имени Ричард Бартон, он служил в Индии и только что подавил восстание в Афганистане. Человек он был любопытный, любил путешествовать, а потому и добирался домой без всякой спешки. И вот однажды он нашел ваш городок в горах, ему показали кафе, он сел там перекусить и смотрел, как туда стекаются игроки. Достал свою записную книжку, сделал наброски некоторых лиц, зарисовал внутреннее убранство кафе и попросил хозяина представить его игрокам.