Мир велик, и спасение поджидает за каждым углом - Илья Троянов

— А как доска этого перса попала в городок?

— Тогдашний глава игроков был хаджи. По дороге в Иерусалим он познакомился с этим персом, перс был из королевской семьи, родственник Мухаммад Шаха. Времена в Персии были тогда беспокойные, и знатный англофил решил под предлогом выполнения дипломатической миссии на некоторое время осесть в Англии. И тут оба обнаружили общую страсть — игру. По-персидски она называется «такхданард» или как-то похоже, здесь я не специалист. Персиянин держался надменно и был уверен в победе. Он пообещал, если проиграет, подарить своему противнику доску. И он проиграл. А хаджи вернулся домой вдвойне обогащенный — во-первых, с бутылочкой освященной воды, а во-вторых, с этой доской в поклаже.

— И где ж она хранилась, эта доска?

— В кафе. После того как остальные игроки увидели эту доску, никто из них, разумеется, больше не желал довольствоваться простыми местными досками — они каждый вечер требовали эту драгоценность.

— До тех пор, пока не появился Ричард Бартон?

— И не оказался страстным и способным игроком. Его, конечно, пригласили в игру. Поначалу они играли для безобидного времяпрепровождения. Бартон решил несколько дней отдохнуть в этом городке. Днем он обычно бродил по окрестностям и даже совратил одну крестьянку (по каковой причине после смерти Бартона жена сожгла его балканский дневник, где он со свойственной ему привычкой наиподробнейшим образом все записал). По вечерам он тешил игроков в кафе всякими восточными байками — он говорил по-арабски и по-турецки, а те, кто знал эти языки, переводили. А вот игра — особенно когда играли хаджи и Бартон — с течением времени становилась все более ожесточенной. И ни один из них не мог похвастаться явным превосходством. Но тщеславие пожирало их время и разум. И чем меньше была разница в счете, тем более яростным становилось желание утвердить за собой славу лучшего игрока. Тогда они заключили пари: поставили доску перса против свободы англичанина. В случае победы Ричард Бартон получал право забрать с собой доску, а в случае поражения он обязывался остаться в городке и помочь в организации сопротивления против османского ига. Играли они, играли, а победителя все не было и не было. Кто выигрывал одну партию, тот проигрывал другую, потом опять выигрывал, с тем чтобы проиграть следующую. Они играли, делали перерыв лишь затем, чтобы наскоро перекусить и поспать несколько часов. Соотношение сил не менялось — ни один из них не мог выиграть два раза кряду. Во время одного из таких перерывов хаджи откинулся назад в своем кресле, скрестил пальцы и промолвил:

— Нет, эффенди Бартон, нельзя же, чтоб решение вопроса о том, кто играет лучше, зависело от того, четное мы сыграли количество партий или нечетное.

— Совершенно справедливо.

— Надо добиться ясного решения.

— Целиком и полностью с вами согласен.

— Какие у вас будут предложения?

— Пусть все решит один-единственный бросок. Кто выбросит больше очков, тот и есть победитель.

— Эффенди Бартон, правильно ли я вас понял, вы хотите доверить нашу судьбу прихоти случая?

— Если угодно, можете называть это именно так.

— Итак, один бросок, один-единственный бросок. Желаете начинать?

— Только после вас.

Хаджи смолк, перестал двигаться. Все, кто был в кафе, поспешили к ним. Воцарилась полнейшая тишина. Быстрым движением хаджи выхватил кости и бросил. Рука его застыла в заклинающем жесте. Кости легли на один из золотых зубцов, вот как недавно твои легли рядом. И обе показывали шестерку.

— Шесть и шесть, dju schesch, на Востоке, как и на Западе, это максимальный результат, эффенди Бартон. Помощь человека, наделенного такой страстью и образованием, доставит нам большую радость.

— Не спешите, мой друг. Ведь и в моих костях имеется две шестерки, надеюсь, вы позволите, чтобы им мы тоже дали шанс.

— Ну разумеется.

Бартон сжал кости в ладонях и с большой силой выбросил их. Одна кость ударилась об угол да так и осталась там лежать. Шестерка. Зато другая крутилась, вертелась, металась по доске, ударилась о противоположную сторону и раскололась. Семерка. Итак, Бартон набрал шесть и семь.

— Семь?

— Да, семь.

— Ну конечно, ты прав. Две противоположные стороны всегда дают семерку.

— И по сей день мнения расходятся. То ли это был Божий промысел, невероятное стечение обстоятельств, то ли Бартон использовал кости, должным образом подготовленные. Можно было предположить и то и другое, ибо Бартон был человек рисковый и вдобавок великий плут.

— И еще он переводил сказки «Тысячи и одной ночи».

— Бай Дан всегда выступал в роли скептика. Вот почему они и провозгласили твоего крестного директором банка. Ты знал об этом? Сие отнюдь не означало, что банк начал работать. Наш дорогой господин директор использовал свой теплый кабинет лишь для того, чтобы наверстать упущенное и прочесть несколько оставшихся там романов. Если директор банка в течение всего рабочего дня читает Свифта и Стерна, добром это не кончится. Поскольку никакие платежные операции не совершались, а срочные письма возвращались с пометкой «Адресат выбыл в неизвестном направлении», Центр наслал на банк ревизора. И ревизор этот поднялся по нелегкому пути в горы. Но когда он достиг городка, ему пришлось самолично открывать двери банка — и дверь при этом кряхтела от недовольства. Он вошел, ничего не понимая, он бродил по пустому залу и в конце зала постучал в дверь директорского кабинета. Войдите, откликнулся голос, судя по тону, явно недовольный помехой. Ревизор испытал чувство глубокого облегчения, когда отыскал по меньшей мере директора, хотя сей последний не склонялся ни над принесенными на подпись документами, ни над вызывающими подозрение счетами, а вместо того, возложив ноги на стол — в домашних туфлях, разумеется, он всегда знал толк в хороших манерах, — углубился в чтение книги. На мгновение подняв глаза, он жестами пригласил посетителя войти. Едва тот сел, директор начал вслух зачитывать страницу из «Тристрама Шенди», которая ему особенно понравилась. Час спустя — ревизору за этот час удалось сообщить свое имя — директор вдруг встал и объявил, что рабочий день окончен. Затем он любезно открыл перед ревизором дверь своего кабинета и двери банка. У подножья лестницы уже дожидались игроки, которые были немало удивлены, когда увидели, что из банка выходит еще один человек. Все вместе они направились к кафе. Свой шок ревизор сумел преодолеть лишь по дороге домой. В кратком отчете он порекомендовал безотлагательно закрыть этот филиал, а само здание продать. И пришлось твоему крестному отцу читать романы в другом месте.

— Константин, следи за тем, что ты рассказываешь. Не то ты отнимешь у мальчика веру в правдоподобие происходящего. Лучше расскажи нам, чем ты сейчас занимаешься.

Мы ездили на своем велосипеде с севера на юг, с востока на запад и снова с юга на север, мы проезжали мимо живописных ландшафтов, через города и деревни, где Бай Дан обнаруживал такое, чего я там никак не ожидал увидеть. Мы ночевали в амбарах, на двуспальных кроватях, в мансардах, у новых знакомых, у старых друзей Бай Дана либо в пансионатах. Мы посещали ярмарки и лавки старьевщиков, мы снова и снова встречали своих земляков — можно было подумать, что теперь их вообще за границей больше, чем на родине. В музеях Бай Дан показывал мне знамена, под которыми — ах, как давно это было — собирались народные массы; он сводил меня к одному клоуну, который раньше был террористом, и в трехзвездочный ресторан, который прежде был тюрьмой. Порой я задавал себе вопрос, кому все это нужно, иногда я спрашивал у него, но ответа не получал. В лучшем случае он мог мне сказать, что я вполне обоснованно сбился с пути. Каждый вечер он пытливо меня оглядывал, словно желая посчитать мой пульс, а однажды вечером, когда мы заночевали в шотландском замке, в котором много столетий назад был злодейски вырезан целый клан английских солдат и который прекрасно подходил для рекламы шотландского виски — камин, рога, соответствующий узор, — он вдруг кивнул и сказал, что я вполне созрел для моря. Словно море — это была последняя стадия спасения.