Сеньор Виво и наркобарон - Луи де Берньер

Простейший способ знакомства, решил я, – посещение занятий в колледже; лекции сеньора Виво открыты для широкой публики, что, вероятно, является политикой руководства по укреплению репутации учебного заведения.

Следующие несколько дней я посещал все лекции сеньора Виво по философии – сначала из любопытства, потом из неподдельного интереса. Я попробую передать читателям общее впечатление об этих лекциях, описав первую.

Аудитория была битком набита студентами, в том числе с других факультетов, и людьми, которые, подобно мне, к колледжу отношения не имели. Сеньор Виво (в обществе двух невозмутимых кошек, о которых ниже) читал лекцию о монадологии Лейбница. Он представил теорию этого философа так ясно и четко, так напористо и живо, так разумно и убедительно, что вскоре все мы убедились в бесспорной реальности заранее установленной гармонии, принципа достаточного основания, доминирующей и подчиненной энтелехии, принципа тождества незримого, а также лучшего из возможных миров. После этого сеньор Виво заявил, что собирается доказать, какое это все г…о (разговорное вульгарное обозначение экскрементов), что и сделал столь же ясно, разумно и напористо. По завершении лекции присутствовавшие восторженно аплодировали и многие остались в аудитории, чем отвлекли сеньора Виво от сиесты.

Мне удалось проследовать за сеньором Виво от колледжа до дома, но, признаюсь, он имел вид столь величественный, что я не дерзнул подойти и довольствовался терпеливым ожиданием его очередного появления.

Довольно скоро он вышел, одетый в дурно сидящий костюм – брюки чересчур длинны, пиджак мал, – и это подало мне мысль, что он один из тех, кому никогда не удается выглядеть респектабельно. С ним шли его поразительные кошки, в руках он держал музыкальный инструмент, похожий на огромную разукрашенную мандолину, и пачку исписанной нотной бумаги.

Я проследовал за ним на похороны некоего Рамона Дарио, полицейского и, как выяснилось, близкого друга сеньора Виво. Господина Дарио жестоко пытали, а затем лишили жизни убийцы-подручные сеньора Экобандодо за день до того, как я начал свое повествование. Во время службы сеньор Виво и четверо других музыкантов – студенты музыкального отделения Ипасуэнского колледжа, как я позже выяснил, – исполнили сочинение сеньора Виво в честь покойного друга под названием «Реквием Ангелико». Музыкальное произведение оказало глубокое воздействие на всех, включая меня, хоть я и не был знаком с усопшим. Это сочинение поразительной цельной красоты, состоящее из двух мелодий. От первой темы душу рвет тоска, грусть, но затем эта тема внезапно выплескивается во вторую, торжественную и неизъяснимо возвышенную. Могу засвидетельствовать, что в момент, когда первая тема перешла во вторую, среди собравшихся не было ни единого человека, по лицу которого не катились бы слезы. Без стеснения признаюсь, что ваш корреспондент не составил исключения. Прилагаю фотокопию партитуры произведения, которую по моей просьбе сделала служащая муниципалитета, снявшая копию и для себя.

Некоторое время служба не могла продолжаться, поскольку священника душили слезы, а по ее окончании все прошествовали на погребение, где сеньор Виво произнес речь, еще более впечатляющую, нежели выступление в Вальедупаре его знаменитого отца перед отправлением траурного кортежа с телом генерала Карло Мария Фуэрте, которое ваш корреспондент освещал в настоящем издании лет восемь назад.

Ночь я провел в довольно шумном заведении «У мадам Розы», которое здесь именуют «гостиницей», чем вводят в заблуждение приезжих, а утром увидел на площади сеньора Виво с кошками. На нем была только перехваченная ремнем рубаха, за поясом пистолет. Он выглядел, как мессия, иначе не скажешь: длинные волосы и устремленный вдаль неподвижный взгляд поразительно голубых глаз. Ощутимо трепеща в присутствии кошек, которые, должен заметить, минимум на полметра длиннее и пяди на четыре выше обычных особей, я приблизился к сеньору Виво, чтобы взять интервью, но за все время, что находился с ним, не добился ни единого слова. Я впервые в жизни чувствовал себя невидимкой.

Однако это не помешало мне постоянно находиться в его обществе во время драматических и, я бы сказал, непостижимых событий.

Я проследовал за ним в лагерь «чокнутых», где его приветствовала амазонка с револьвером на поясе, одна из тех оригинальных «сестер», что предложили мне короткое, но впечатляющее путешествие в ущелье. Дама расцеловалась с сеньором Виво, и я услышал, как он сказал: «Завтра, с рассветом».

Я по-прежнему его сопровождал – хочу отметить, что сложением он похож на индейца и передвигается в той же манере, – и мы пришли в так называемый «квартал Заправилы», где пресловутый Пабло Экобандодо выстроил дома своим работникам. Жилищные удобства здесь лучшие в городе, но, следует заметить, почти все равно уродливо и до нелепости отталкивающе, поскольку задумано не для практических целей, но для демонстрации богатства. Местная церковь – вероятно, самая безвкусная во всей нашей стране безвкусных церквей; в ней терзает тревога, что сродни отчаянию узника, заточенного в одиночестве, ибо Господь здесь умышленно не появляется.

В тот день проходил карнавал в ознаменование годовщины рождения Пабло Экобандодо: он уверяет, ему около тридцати, но все полагают, что уже к шестидесяти, а то и больше. Шло весьма неумеренное возлияние, отмечалось буйство, усиленное тем обстоятельством, что три духовых оркестра играли одновременно, явно стараясь друг друга перекрыть. По моим оценкам, число бражников достигало трех тысяч, и большинство являлось людьми того сорта, с кем в нашей стране разбойников и душегубов стараешься не встречаться даже при свете дня.

Сеньор Виво шел сквозь разгоряченную толпу, и вокруг него наступала тишина; я отметил, что многие, на вид совершенно не набожные люди крестятся и падают на колени. Что примечательно, толпа перед сеньором Виво расступалась; мне стало ясно – все без исключения знают, кто он такой; это, скорее всего, объясняется славой его кошек, которые следовали за ним и вглядывались в участников веселья столь людоедски, что несколько человек пострадало в небольшой возникшей давке.

Сеньор Экобандодо сидел на помосте в окружении священников в роскошных одеяниях – они махали кадилами и благословляли толпу лизоблюдов. При появлении сеньора Виво на лице именинника промелькнуло беспокойство, которое я бы охарактеризовал как смесь изумления и ужаса. Виновник торжества поднялся – стало видно, как он рыхл и неохватен, – и вроде двинулся к своему коню, серому жеребцу, что был привязан к близстоящему лимонному дереву. Но сеньор Виво предпринял маневр, объяснить который я до сих пор не в состоянии: мне показалось, он, не ускоряя шага, за несколько мгновений преодолел метров семьдесят пять.

Сеньор Экобандодо словно прирос к земле, я видел, как он тщетно пытался сдвинуться с места. Тут один из многочисленной вооруженной охраны каудильо поднял пистолет, собираясь выстрелить в сеньора Виво, но потом, видимо, передумал и прицелился в кошек. Прогремевшие выстрелы не причинили животным вреда, кошки прыгали на фонтанчики пыли, будто играя, но одна пуля рикошетом ранила в бедро женщину в толпе. Та завыла, и это добавило напряжения драме, что разыгрывалась у меня на глазах.