Я стройнее тебя! - Кит Рид

Так это одиночная камера, или что? Что это за дыра, в которой оказалась Энни? На самом деле Энни Аберкромби отправили в самую засекреченную часть псевдоклиники Преданных Сестер. Это казематы, в которых они прячут свои неудачи. Упрямых пациенток, которых не удалось «вылечить».

Но Энни все же не падает духом. Ей кажется, что она продержится, обследует все и найдет выход.

Ей хотелось бы думать, что в эту тюрьму ее бросили только на время. Например, все это придумала Дарва, отчаявшаяся уже заставить ее есть столько, чтобы прибавить в весе, и решившаяся запугать ее с помощью таких крайностей. Интересно, если ей удастся обмануть Преданную, и та подумает, что Энни стала есть больше, ее выпустят отсюда? Неизвестно.

Но в голове у нее, будто крысы в тюремных подвалах, носятся совсем другие мысли. А что, если Преданные Сестры перевели ее сюда, как ненужную вещь со склада? Вдруг, они как бы поставили на ней штамп: «Списано за негодностью», и вот теперь она сидит здесь, и в будущем ее не ждет ничего, кроме крематория или мусорного контейнера, куда ее положат вместе с прочим хламом. Она так и представляет, как они сообщат родителям эту новость: Преданная Домнита, а может, и сама знаменитая Мать Имельда, которой Энни никогда не видела, позвонит и будет любезно говорить по телефону, и папа торжествующе улыбнется, а мама всхлипнет. Имельда тактично сообщит: «И как раз тогда, когда у нее так хорошо пошли дела. — И сочувственным тоном расскажет новость, а голос ее будет привычно разливаться флейтой, похожий на дурное соло в школьном оркестре. — Бедняжка Энни, она же прибавляла в весе, вы были бы так рады! Мы собирались отправить ее домой с почетной грамотой, но она умерла».

Немного придя в себя, Энни ложится на спину, скрестив руки на груди. В некотором роде это даже заманчиво, она же добьется своего, именно того, чего так хотела. Энни Аберкромби наконец будет стройной, стройнее, чем представляла себя в самых радужных надеждах, похудеет так, что останутся только светлые волосы, и красивые очертания костей будут четки и не искажены никакими наслоениями.

Но сама она уже этого не увидит!

Не взглянет в зеркало и не останется довольна собой, а ведь Энни посвятила жизнь тому, чтобы похудеть и не беспокоиться о себе.

Было бы неплохо поговорить с Келли, но где она, Энни не знает. При всей своей тучности, Келли пыталась убежать. Ее толстая подруга так рыдала, пока ее везли прочь, что Энни едва слышала, как бранит ее сестра Дарва, не чувствовала, как вцепилась ногтями ей в запястье Преданная Эвлалия; только когда ее раздели, она заметила следы на коже. Какой ужасный звук раздался, когда Келли, теплая и большая, шлепнулась на цементный пол. Бедняжку уже поймали, а она все рыдала и рыдала. «Это я во всем виновата, — думала Энни, когда Келли увезли на каталке. — Мне нужно было сразу догадаться, что лишний вес не даст ей бежать». Даже сейчас она переживает свою вину.

Бедная Келли сидит взаперти и мучается, она где-то здесь, в Веллмонте, это понятно, только где именно? Может, ее держат в столовой Преданных, и она истекает слюной, видя, как Сестры едят макароны или пудинг Нессельроде[39]? А что, если ее бросили в какой-нибудь колодец и заморили голодом до смерти? А вдруг она от отчаяния начала обгладывать собственную руку? Она может быть где угодно, например в соседней камере, и жизнь еще теплится в ней только благодаря капельнице с глюкозой, а ничего другого ей не дают. Или ее кинули в котелок и варят на медленном огне к обеду, с картошкой и травами. Энни уже кажется, что на тарелке, которую с улыбкой приносит ей Преданная Сестра Эвлалия, под голландским соусом лежат кусочки Келли. Эти подозрения не дают Энни поддаться соблазну, когда ее камеру наполняют головокружительные ароматы бифштекса из вырезки и горячего шоколада. Как ни ужасна эта мысль, но Энни ей в какой-то степени даже рада, потому что безупречный контроль над собой заключается в том, чтобы суметь отказаться от всего, чего хочется. Когда рот наполняется слюной, а воля пошатнулась, она говорит себе: «Может быть, это кусочек Келли».

ВЫ НЕ МОЖЕТЕ СОБЛАЗНИТЬ МЕНЯ.

Господи, если Келли не здесь, на тарелке, то где она? Каждый раз, когда Преданная Эвлалия приходит с еще одним великолепным, отвратительным блюдом, Энни спрашивает о Келли, но Эвлалия с ней не разговаривает.

Нельзя сказать, что Энни не старается разговорить ее.

— Неплохо выглядите, — говорит она иногда. Или: — Должно быть, такая тоска работать тут с заключенными. Кстати, я в этой тюрьме одна или нет?

Сухопарая Преданная ухмыляется и молчит. Иногда она смотрит на нее холодными глазами. Иногда занимается делами, намывает стальной унитаз.

Иногда Энни задает вопросы.

— Должно быть, непросто оставаться Преданными. А чему вы, собственно, преданы?

Эвлалия не отвечает. Она никогда не отвечает.

Однажды она попробовала спросить:

— Для вас это религия или как?

Эвлалия бросила на нее бессмысленный взгляд и сделала вид, что ничего не слышит.

Таковы правила. Никто не станет с ней разговаривать, пока она не съест все до крошки и не оближет тарелку. Эвлалия с ней не разговаривает, а Келли нет рядом, и ей так одиноко, что она вот-вот умрет от этого, и самое ужасное, что они будут все так же молчать, даже если она умрет. Она знает, что в этом коридоре работают и другие Преданные Сестры, слышно, как за дверью шлепают по полу их сандалии, но она никогда не видит их и не может с ними поговорить, по крайней мере в коридоре. Здесь никто не поддерживает беседу, и до ее слуха не доносится ни слова, что же до посетителей, то о них можно забыть. Сюда они никогда не придут. В таких местах не навещают родственники. Вот что такое одиночное заключение. На этаже анорексиков ей не давал выйти из комнаты электронный шлагбаум, но она могла встать у двери и выглянуть; иногда по коридору под присмотром крупной, неуклюжей Преданной шла какая-нибудь пациентка, и они махали друг другу рукой; иногда девушка замедляла шаг, и они успевали поговорить. В палату приходила диетсестра; каждый раз, когда Энни выдергивала иглу от капельницы, приходила Преданная, ответственная за внутривенное питание, один раз приходил врач, один раз — психоаналитик Преданных, некрасивая, похожая на колоду женщина, которая спрашивала ее, не хочет ли она поделиться с ней своими страхами. Там к ней заходили разные люди, а в этой камере без окон она теперь непередаваемо одинока. Никто, кроме Преданной Эвлалии, которой поручено следить за ней и кормить ее, хотя бы для видимости, — никто не заходит в камеру Энни Аберкромби и не выходит оттуда.

Более того, Эвлалия сообщила, что с ней никто не будет общаться до тех пор, пока она не начнет есть, и лучше бы это произошло поскорее, а не то…

Вот она, зловещая часть уравнения. «А не то…» Наплевать, Энни живет в соответствии со своими убеждениями, а если понадобится, то и умрет за них. Обжираться в надежде, что вы смягчитесь и станете со мной разговаривать? И не рассчитывайте. Я не отступлюсь и умру от тоски, поняли?