Больше, чем люди - Теодор Гамильтон Старджон

– Подожди, Гип. – Джейни торопливо подошла к дереву и с кем-то заговорила. Он слышал ее голос: «Вы должны это сделать… или вы смерти моей добиваетесь?»

Фраза эта как будто бы завершила спор. Когда Джейни вернулась, он посмотрел на дерево, однако теперь там никого не было видно.

– Это Бини, – сказала Джейни, – ты с ней еще познакомишься. Потом.

Тяжелые дубовые доски двери скрепляли железные полосы. Она была подвешена на причудливых скрытых петлях в арочном проеме, форму которого повторяла. Единственные окна в фасаде располагались высоко над головой и были похожи на зарешеченные щели.

Тяжелая дубовая дверь отворилась сама собой – без всякого физического прикосновения. Судя по виду, ей положено было скрипеть, однако она двигалась бесшумно, как облачко. Они вошли, и дверь затворилась с гулом, слышимым в области инфразвука. Гип не то чтобы услышал его, но скорее почувствовал животом.

Паркетные плитки, темно-желтые и буро-серые, образовывали гипнотический звездчатый узор, который повторялся и на обивке мебели, либо привинченной к полу, либо такой тяжелой, что ее никогда не сдвигали с места. Было прохладно, но не слишком влажно, и потолок, пожалуй, нависал чересчур низко. «Я иду, – думал он, – прямо в пасть чудовища».

Из прихожей они направились вдоль коридора, казавшегося удивительно длинным, ибо стены его сходились, потолок опускался, а пол поднимался, создавая немыслимую обратную перспективу.

– Все хорошо, – успокоила его Джейни тихим голосом. Он растянул рот, пытаясь изобразить улыбку, и, не сумев этого сделать, вытер холодный пот с верхней губы.

Они остановились возле замыкавшей коридор двери. Джейни прикоснулась к стене. Часть ее повернулась, открывая вход в прихожую, в которой находилась другая дверь.

– Подожди меня здесь, ладно, Гип? – Джейни была полностью сосредоточена. Жаль, что здесь не слишком светло, подумал он.

Чуть помедлив, Гип указал на вторую дверь в конце коридора:

– Он там?

Джейни прикоснулась к его плечу, то ли в знак близости, то ли подталкивая к входу в небольшую комнату.

– Я должна первой переговорить с ним, – проговорила она. – Верь мне, Гип.

– Я верил и верю тебе. Но ты… он…

– Он ничего не сделает мне.

Гип шагнул внутрь. У него не было никакой возможности оглянуться, потому что дверь захлопнулась прямо за его спиной. С этой своей, внутренней стороны она обнаруживала не больше признаков своего существования, чем с внешней. Он прикоснулся к двери, толкнул ее. С тем же успехом можно было пытаться стронуть с места наружную стену, края двери утопали в стене, дверь словно бы перестала существовать в своем основном качестве.

Его посетило мгновение ослепительной паники, сразу же отступившее. Немного пройдя, он уселся напротив другой двери, по всей видимости открывавшейся в ту же самую комнату, к которой вел коридор.

Не было слышно ни звука.

Взяв оттоманку в руки, он переставил ее поближе к стене, опустился на нее, припав спиной к обшивке, круглыми глазами уставившись на дверь.

Толкни ее, проверь, заперта ли она.

Он понял, что не смеет решиться на это. Пока не смеет. Он смутно догадывался о том, что именно почувствует, если обнаружится, что дверь заперта, и сейчас не хотел ничего большего, чем эта повергающая в холод догадка.

– Слушай, – гневно прошипел он, обращаясь к себе самому. – Уж лучше что-нибудь сделай. Сделай, а лучше подумай, только не сиди таким вот образом.

Думай. Думай о здешней тайне, о лице, заканчивающемся острым подбородком, о толстых очках на его глазах… о лице, с улыбкой сказавшем ему: иди и умри.

Думай о чем-нибудь другом! Но быстро!

Джейни. Сейчас она в одиночку смотрит в эту физиономию с ее…

Вот он, Homo Gestalt: девушка, две немые девчонки-негритянки, монголоидный идиот и этот тип с его остреньким подбородком и…

Попробуй еще раз. Homo Gestalt, следующая ступень эволюции. Что ж… разве не вправе психическая эволюция сменить физическую? Homo sapiens нагой и безоружный, если не считать морщинистого желе в роскошном черепе; он также во всем отличался от породивших его зверей.

Тем не менее он так и остался неизменным…таким же, как был; до сих пор он обожает процесс размножения, до сих пор любит захватывать и отбирать; убивает без угрызений совести; если сила на его стороне – берет, если слаб – убегает; а если слаб и не может бежать – умирает.

И теперь Homo sapiens должен умереть.

Владевший им страх был хорошим страхом. В страхе проявляется инстинкт выживания; страх в известной мере утешителен, ибо означает, что где-то еще жива надежда.

И он начал думать о выживании.

Джейни хотела, чтобы Homo Gestalt приобрел такую нравственную систему, которая не позволит ему раздавить Гипа Бэрроуза. Однако она хочет, чтобы процветал и ее Gestalt, поскольку является его частью. Вот и моя рука хочет, чтобы я был жив, мой язык и мой желудок также требуют, чтобы я выжил.

Нравственность – это не что иное, как закодированный инстинкт сохранения!

Ой ли? А как насчет обществ, в которых безнравственно не есть человеческого мяса? При чем здесь вообще инстинкт сохранения?

Ну хорошо, те, кто соблюдает моральный кодекс, выживают внутри своей группы. Если в группе принято баловаться человечинкой, ее ешь и ты.

Однако должно существовать особое имя для кодекса, свода правил, исполняя которые личность проживает свою жизнь так, чтобы она способствовала сохранению вида – нечто превосходящее нравственность.

Назовем этот кодекс этикой.

И в ней именно нуждается Homo Gestalt: не в нравственности, но в этике. И значит, я, сидящий здесь с кипящими от страха мозгами, должен составить этический свод для супермена?

Что ж, попробую. Это все, что я в состоянии сделать.

Определим:

Нравственность: общественный кодекс, обеспечивающий выживание личности. (Это определение учитывает и нашего праведного каннибала, и необходимость быть голым в собрании нудистов).

Этика: комплекс правил, которые должна соблюдать личность ради выживания общества. (A вот и наш этический реформатор: он освобождает своих рабов, он не ест людей, он «изгоняет негодяев».)

Слишком легко и гладко, но поработаем дальше.

В качестве группы Homo Gestalt способен разрешить собственные проблемы. Однако в качестве существа: он не может обладать нравственностью, ибо одинок.

Перейдем к этике как комплексу правил для личности, обеспечивающих выживание общества. Он не имеет общества, но имеет этику. Он не относится к какому-то виду; он сам есть собственный вид.