Больше, чем люди - Теодор Гамильтон Старджон

Тот неразборчиво забормотал. Гип проговорил:

– Не дергайся, Джерри. – Он легко надавил на нож, тот промял кожу глубже, чем этого хотел Гип: отличный нож.

Губы Джерри улыбались – их растягивали напряженные мышцы шеи. Дыхание, свистя, пробивалось сквозь напряженную псевдоулыбку.

– Что ты собираешься сделать?

– А что бы ты сделал на моем месте?

– Снял бы повязку. Я ничего не вижу.

– Все, что необходимо, ты увидишь.

– Бэрроуз, освободи меня. Я тебе не причиню вреда. Обещаю. Я ведь многому могу научить тебя, Бэрроуз.

– Убить чудовище – дело, отвечающее нормам морали, – заметил Гип. – А скажи-ка мне, Джерри: правда ли, что ты можешь прочесть все мысли человека, заглянув в его глаза?

– Отпусти меня, отпусти, – пробормотал Джерри.

Приставив нож к горлу чудовища, в недрах огромного дома, который мог стать и его домом, в доме, в котором его ждала девушка, тревогу которой за него он мог буквально пощупать пальцами, Гип Бэрроуз готовил свое этическое действо, когда повязка упала, оставив одно изумление в этих странных круглых глазах. Достаточное, куда более достаточное, чтобы прогнать всякую ненависть. Гип поболтал ножом. Заново поправил мысль, сверху донизу, с одного бока до другого, бросил нож, звякнувший о плитки пола. Удивленные глаза последовали за ним, вернулись… Радужки уже готовы были закружиться.

Гип пригнулся к нему и негромко проговорил:

– Действуй.

Не скоро Джерри вновь поднял голову и встретился с Гипом глазами.

– Привет, – проговорил Гип.

Джерри вяло поглядел на него и пробормотал:

– Убирайся ко всем чертям.

Гип не сдвинулся с места.

– Я мог бы убить тебя, – проговорил Джерри. Он открыл глаза пошире: – Мне и сейчас нетрудно это сделать.

– Ты не сделаешь этого. – Гип поднялся, нагнулся к ножу и подобрал его. Потом вернулся к Джерри и перерезал путы. Затем снова сел.

Джерри проговорил:

– Никто… никогда… – Он покачал головой и глубоко вздохнул. – Мне стыдно, – прошептал он. – Никто еще не заставлял меня почувствовать стыд. – Он поглядел на Гипа, и изумление вновь вернулось в его глаза. – Я знаю так много. Могу разузнать все обо всем. Но я никогда… Как тебе удалось все это обнаружить?

– Вляпался так же, как и ты сам, – ответил Гип. – Этика – не набор фактов. Это образ мышления.

– Боже, – проговорил Джерри, пряча лицо в ладонях. – Что я наделал… а что мог бы сделать.

– Что можешь сделать, – мягко поправил его Гип. – Ты уже расплатился за прежнее.

Джерри оглядел огромную стеклянную комнату и все, что стояло в ней, – массивное, дорогое, богатое.

– В самом деле?

Гип ответил, обратившись к глубинам израненной памяти:

– Вокруг тебя люди, а ты один.

Он сухо улыбнулся.

– Не подобает ли сверхчеловеку сверхголод, Джерри? И сверходиночество?

Джерри медленно кивнул головой.

– В детстве я был другим человеком… много лучшим, чем теперь.

Он поежился.

– Холодно стало.

Гип не понял, какую разновидность холода тот имеет в виду, но спрашивать не стал. Он поднялся на ноги.

– Схожу-ка лучше к Джейни. А то еще решит, что я тебя убил.

Джерри молчал, пока Гип не оказался возле двери. А потом произнес:

– Не уверен, похоже, что все-таки убил.

Гип вышел.

Джейни с близнецами сидели в крохотной прихожей. Когда Гип вошел, Джейни шевельнула головой, и близнецы исчезли.

Гип проговорил:

– Я бы хотел, чтобы и они знали.

– Говори, – отвечала Джейни, – они узнают.

Он сел возле нее. Джейни сказала:

– Так ты его не убил…

– Нет. Теперь с ним все будет в порядке, – отвечал Гип, поглядев ей в глаза. – Ему стало стыдно.

Она, словно в шаль, закуталась в мысли. Это было ожидание, отличное от того, к которому он привык, ибо, ожидая, она изучала себя, а не его.

– Вот и все, что я мог сделать. И теперь я ухожу. – Он глубоко вздохнул. – Много дел. Надо разыскать пенсионные чеки. Подыскать работу.

– Гип…

Только в такой маленькой комнатке, только в такой тишине он мог бы услышать ее голос.

– Да, Джейни.

– Не уходи.

– Я не могу остаться.

– Почему?

Задумавшись ненадолго, все просчитав, он сказал:

– Ты являешься частью вашего целого, и я не хочу быть частью от части.

Джейни проговорила:

– У Homo gestalt есть руки и голова, органы и разум. Но истинным человеком человека делает то, что он выучил на собственном опыте… что заработал. То, чего нельзя получить в раннем детстве; если человеку суждено постичь это, то лишь после долгих трудов и испытаний. А после этого оно становится частью его самого до конца дней.

– Не знаю, что ты хочешь сказать. Ты имеешь в виду, что я могу стать частью?.. Нет, Джейни, нет. – Однако от ее улыбки нельзя было укрыться.

– Так какой же частью? – недоуменно спросил Гип.

– Будешь докучливым надоедалой, напоминающим о правилах хорошего тона, – знатоком этики, способным преобразить ее в привычную мораль.

– Тоненьким голоском напоминать вам о правилах хорошего тона. – Он фыркнул. – Приятная участь!

Она притронулась к его руке.

– Сомневаюсь.

Он посмотрел на закрытую дверь в большой зимний сад. А потом сел рядом с ней. Сел ждать.

В стеклянном помещении царила тишина.

Долгое время ее нарушало лишь натруженное дыхание Джерри. Но вдруг прекратилось и оно, когда что-то случилось, что-то – проговорило!

Проговорило еще раз.

Добро пожаловать.

Безмолвный голос. A за ним второй, тоже безмолвный, но все же другой: Это новенький. Здравствуй, малыш!

И третий: Ну, здорово, здорово, наконец-то! А мы уже боялись, что ты так и не сумеешь родиться.

Ты не мог не родиться. Новичков не было так давно…

Джерри прижал ладонь ко рту. Глаза его округлились. Разум его наполнился приветственной музыкой. Он ощущал теплоту, радостный смех и мудрость. В них было и знакомство, ибо каждый голос принадлежал конкретной личности; понятное ощущение какого-то подобия статуса или ранга, и точное место, и ощущение физического положения. И все же, в терминах амплитуды, между голосами не было никакой разницы. Все они были здесь или, по крайней мере, находились на равном удалении.