Рябиновое танго - Надежда Неделина

и палатки. По номерам Максим определил, что отдыхают таким способом в основном украинцы, то есть, по сути, хозяева этих уникальных территорий. Хозяева эти, уезжая, оставляли после себя на косе горы мусора и туалеты, сделанные из четырех колышков и полиэтиленовой пленки. Когда Макс проходил мимо таких диких кемпингов, у него невольно закрывались глаза, словно они не хотели видеть этой почти первобытной дикости.

Отдыхали глаза в открытом море, куда Максим уходил на лодке, которую брал напрокат у татарина Димы. Ловил бычков, пеленгаса, но рыбу сразу выбрасывал в море. Жившие рядом с Максимом отдыхающие рыбу приносили в свои каморки и не только жарили, но и солили, вялили, сушили и увозили запасы домой. Не видя улова Максима, татарин Дима решил для себя, что рыбак он плохой. Но, получая всякий раз лодку чистой, стал давать ее Максиму охотнее.

Макс, решив, что море здесь тихое, мелкое и соответственно неопасное, утратил бдительность. Однажды он ушел в море так далеко, что потерял из виду других рыбаков.

Бросив якорь, забросил снасти. Порыбачив с полчаса, Максим вдруг понял, что его резиновая лодка дрейфует. Он схватился за якорный трос и по его легкости сразу понял, что якоря на нем попросту нет. С берега дул сильный ветер, увеличивая скорость лодки, он сносил ее в открытое море. Вот тут Максим испугался. Испугался по-настоящему. Остро, до боли в сердце и рези в желудке, ему захотелось жить. Не видя берега, он начал грести в сторону, противоположную той, куда его сносило. Сильный ветер уменьшал скорость лодки, волны откатывали ее назад, почти у игрушечных весел при большой волне и сильном ветре коэффициент полезного действия был близок к нулю. Максим греб больше часа, натер на руках кровавые мозоли и почти потерял надежду увидеть берег. Второе дыхание пришло, когда он наконец заметил первую лодку с рыбаками и понял, что выгребет.

«Да, только в форс-мажорных обстоятельствах начинаешь ценить жизнь! Только пожив в дикости, хочешь вернуться к цивилизации. Это не та дикость, которую я видел в Сибири. Там дикость первозданная, а здесь дикость людская. В те места мне хочется вернуться, от этой дикости хочется бежать. Но Вселдыч прав, свой опыт я должен накопить сам, — рассуждал Максим, отдыхая на песке, стараясь унять боль в содранных ладонях и бешено стучащее сердце, слыша рядом с собой счастливый смех и громкие разговоры. — А ведь в этом Счастливцеве и вправду все счастливы! — сделал Макс неожиданный для себя вывод. — Счастлива эта беззастенчиво целующаяся молодая пара, лежащая рядом со мной; счастлив хозяин Дима, продав сегодня на пару бутылок вина больше, чем вчера; счастлива его жена Зарема, отправляющая свою красавицу дочь поступать в университет, но уже видящая ее адвокатом. Значит, счастье не зависит от места и условий. Тесть Вселдыча Пашка вообще считает себя самым счастливым человеком в мире. Счастье внутри каждого из нас! Но вот поселяется оно там не у всех и не всегда, как и не всегда бывает полным. У меня чудесные родители, хорошая работа, друзья, я живу в Москве, у меня приличные возможности. Я счастлив? Не могу сказать, что нет, но счастье не распирает меня, не плещет через край. Почему? Потому что в моем счастье нет одной важной составляющей. Она есть в счастье Пашки, татарина Димы, этой парочки на берегу. Это любовь! У меня нет любви! Но мне кажется, что она у меня уже была бы, если бы я не потерял незнакомку. Что-то же нас толкнуло друг к другу? То, что случилось между нами, было настоящим! Чувства не были рисованными, придуманными, сыгранными! Они были самыми что ни на есть настоящими!»

Сделав главные для себя выводы, Максим понял, что может ехать домой, что в принципе он не зря ездил в Счастливцево. Еще он решил, что не будет торопить время.

«Мне нужно научиться ждать, не размениваясь по мелочам. Это, пожалуй, будет труднее, чем выиграть битву у моря, ветра и собственного страха, но я попробую это сделать», — думал Максим о своей программе максимум на ближайшее будущее.

Жизнь Маши изменилась не только из-за появления в ней Моти, но и из-за смены места жительства. Как и предполагала Рогнеда Игоревна, Маша теперь почти никогда не была одна: ее с сыном навещали врач, повариха Леночка, приходили воспитатели, приезжал Сергей Владимирович, часто заходила Рогнеда Игоревна. Даже гуляли они с Мотей вместе с детьми, которые и летом ходили в сад. Ощущая на себе повышенное внимание, Маша уже не страдала от этого, а принимала все с благодарностью, потому что видела, как искренни и добры окружающие ее люди.

Рогнеда Игоревна официально оформила ей отпуск. Маша не вникала, как и какой, но зная, что летом в саду работы мало, с чистой совестью сосредоточила все свое внимание на сыне. Малыш только радовал ее. Вначале Маша переживала, что он слишком много спит. Успокоила ее врач Алла Леонидовна, которая на четверть ставки работала у них в саду, сказав, что первые месяцы ребенок в целом может спать до двадцати часов в сутки.

Сергей Владимирович без их с Мотей участия получил Мотино свидетельство о рождении. Но свои дела в институте Маша должна была сделать сама, поэтому через неделю после выписки из роддома Маша отправилась с сыном в первое путешествие. Для этого ей пришлось позвонить Игорю и попросить отвезти ее в институт.

— Маша, что случилось? Я тебе уже раз двадцать звонил, а ты все время недоступна! — с обидой в голосе спросил он.

— Игорь, если ты приедешь, то все и узнаешь, — не желая ничего объяснять по телефону, ответила ему Маша.

Когда Игорь подъехал, Маша гуляла с Мотей во дворе сада. Она заметила, как засверкали радостью глаза Игоря, когда он увидел ее. Без слов было понятно, что он рад встрече.

— Ну и почему ты не отвечала на звонки? — улыбаясь, он поцеловал ее в щеку.

— А ты ничего не замечаешь? — улыбнулась Маша.

— Маша… живот… а это… — растерялся Игорь.

— А это мой сын! — улыбаясь, Маша показала рукой на коляску, смотря при этом в его глаза. — Не думал же ты, что я буду вечно беременной?

Она знала, что глаза не обманут, но глаза Игоря остались равнодушными. Его взгляд лишь скользнул по коляске и снова остановился на Маше.

— Что-то не так? Ты погрустнела.

— Нет, все в порядке, — успокоила она его, про себя отметив, что кривить душой ей совсем не нравится. — Ты свозишь нас в институт? Дел у меня там немного,