Тень шпаги - Сергей Раткевич

— А что, не видно? — ухмыльнулся коротышка. — Неужто я похож на эльфийскую Богиню? Интересно, на какую?

— Но я же тебя еще не вызывал! — жалобно воскликнул Варлигер.

— Формальность, — отмахнулся коротышка. — Это Правящие Боги могут дожидаться, когда к ним обратятся по всей форме. А нам, изгнанникам, приходится самим идти к людям. Так что от вас, смертных, почти ничего не требуется. Достаточно просто захотеть. Пожелать. Мы всегда откликаемся. И стараемся помочь даже в тех случаях, когда Правящие высокомерно показывают спину. Или что — нибудь менее пристойное. Тебе хоть известно, что нам даже жертв приносить не надо?

Коротышка подошел к Варлигеру и в упор уставился на него.

— Да, — трепеща, ответил Варлигер. — Мне… я слышал об этом… но…

— Но никогда не знал, почему это так, — проговорил коротышка. — Что ж, знай. Достаточно всего лишь намеренья принести нам жертву. Именно намеренье расценивается нами как жертва. Все остальное смертные могут оставить себе. Не правда ли, мы обходимся вам куда дешевле Правящих?

Дрожащий от чего — то куда большего, чем ужас, Варлигер кивнул.

«Боги, что же я такое делаю?!» — лихорадочно плясало в его голове.

Боги молчали. То ли им было все равно, то ли у них хватало дел и без Варлигера. И лишь один Бог стоял перед ним. Тот, которому было до него дело. Запретный. Один из отступников. Предателей. Это к нему обратился Варлигер, совершив тем самым самый страшный и непростительный грех.

Поздно поворачивать назад. Поздно. Для всего на этом свете уже поздно.

— Но я даже не успел приготовиться! — отчаянно взвыл Варлигер, невесть зачем силясь выцарапать для себя пару лишних мгновений. Ведь еще один шаг, и…

— Приготовиться? — лукаво поинтересовался коротышка. — А разве ты к чему — то еще не готов?

— Не знаю! — замотал головой Варлигер. — Не знаю… ничего не знаю… не спрашивай!

— Делать мне нечего — о чем — то тебя спрашивать, — пожал плечами коротышка. — Я и так все знаю. Это тебе предстоит меня обо всем спрашивать. И очень скоро. Разумеется, если ты сейчас не скажешь, что передумал. Мы никого не заставляем, в отличие от Правящих. Ни к кому не приходим насильно. Мы лишь предлагаем помощь. От вас, смертных, зависит, принять ее или нет. Так что ты решил? Говори.

— Да, — всхлипнул Варлигер. И повторил: — Да.

— Бери. — Коротышка протянул перед собой раскрытую ладонь. На ладони лежал перстень с черным камнем.

Варлигер закрыл глаза и поднял дрожащую руку. Коротышка насмешливо фыркнул, ухватил ее и надел перстень на указательный палец господина Варлигера.

— Ты как маленький, честное слово…

Варлигер всхлипнул и рухнул на колени.

— Удачи, проклятая душа! — Коротышка потрепал Варлигера по щеке и исчез.

Варлигер открыл глаза и с ужасом уставился на собственный палец.

Перстень. Тот самый перстень. Тайный. Запретный. Страшный.

Варлигер смотрел на перстень, отчетливо понимая, что все кончено. То есть вообще все. Тоскливый, протяжный, почти звериный вой вырвался из его груди. Он смотрел на свой палец, украшенный перстнем, и выл. Громко, долго, страшно. Выл, оплакивая свою прежнюю жизнь.

«Подумать только, — говорили друг другу люди, живущие по соседству. — Ох уж этот господин Лонтрен! Нет, это надо же — сдать дом жильцу с собакой, а ведь приличный же человек!»

Вой оборвался, и все соседи вздохнули с облегчением. «Будем надеяться, что этого кошмара не повторится», — думали они.

Они и представить себе не могли, какой кошмар случился на самом деле. Или происшедшее не было кошмаром? Еще мгновение назад господину Варлигеру казалось, что хуже и страшнее ничего и быть не может. Теперь же…

Господин Варлигер по — прежнему стоял на коленях, глядя на перстень на своем пальце. Вот только выть ему больше не хотелось. От перстня струилась та самая сила, в которой он так нуждался. Приятная сила. А голос в голове нашептывал, как этой самой силой лучше воспользоваться.

— Чудовища, — шептал голос. — Тебе нужны чудовища… я научу… никто не создавал чудовищ чудовищнее, чем мои чудовища…

Варлигер счастливо улыбнулся и встал с колен. Нечто судорожно метавшееся в глубине его души, нечто истошно вопившее от страха успокоилось и умолкло навсегда. Мгновение спустя он уже запирал дом.

Главное было сделано. Оставались мелочи.

* * *

— Первый министр явился согласно распоряжению вашего величества, — негромко сообщил слуга.

— Пусть ждет, — не оборачиваясь, откликнулся король Эттон.

Взяв самую тонкую кисть, он осторожно поднес ее к полотну и, затаив дыхание, коснулся… на кончике шпаги, обнаженной шпаги, висящей просто в воздухе, в темноте, среди мерцающих звезд, еще одной звездочкой вспыхнул блик… да, так.

Король Эттон оглядел свою работу и довольно хмыкнул. Все было в точности так, как приснилось. Вот разве что… он отлично помнил, чем завершился этот его сон. Из написанной во сне картины нагло сбежала тень. Тень шпаги. Он так и не нашел ее во сне, а когда проснулся… когда проснулся, сразу же решил написать такую картину въяве. Понять, где должна располагаться эта чертова тень, написать ее и успокоиться. Уж с настоящей — то картины она никуда не сбежит!

Отсутствие упомянутой тени почему — то тревожило короля. Не то чтобы он всерьез чего — то опасался, но продолжать ни с того ни с сего носить в себе странное эхо смутной тревоги, невесть как прихваченное из нелепого сна? Нет уж! Написать и успокоиться.

Тем более что задумка и впрямь была хороша. Ослепительно сияющая шпага на фоне звездного неба, шпага, и на острие — еще одна вспыхнувшая звезда! И тень от шпаги поперек мира, поперек дороги из ниоткуда в никуда.

Вот только въяве у шпаги и вовсе не было никакой тени. То есть она, конечно же, должна быть. Его величество был просто уверен в этом. Вот только… он не знал, где ее написать! Как ни прикидывай, выходило недостоверно.

Его величество король Эттон был не только королем, могущественным повелителем королевства Вирдис. Сложись его жизнь по — другому, он прославился бы как художник. Твердая рука, неимоверно точный глаз и непомерная фантазия быстро выделили бы его среди прочих живописцев.

Однако королям негоже соперничать в чем бы то ни было с простыми смертными. Эттон писал потрясающие полотна для самого себя и небольшого круга приближенных, коим позволял восхищаться своей гениальностью. Это была особая привилегия. Немногие удостаивались подобной чести. Король мог назначать на высокие должности, жаловать титулами, землей и деньгами, доверять сколь угодно важные государственные тайны… а мог просто показать свои полотна. Второе ценилось намного выше. Уже хотя бы потому, что счастливчиков можно было пересчитать по пальцам.

Должности с титулами легко давались и так же легко отбирались, земля и деньги могли поменять владельцев с фантастической быстротой, а важные государственные тайны оказаться обычной подделкой… а вот если король приглашал кого полюбоваться своими картинами или послушать, как его величество поет, аккомпанируя себе на малой эльфийской лютне… человек, поднявшийся до таких высот, был существом особенным.