Проклятие для Чудовища - Джулия Кей

— А покажи еще что-нибудь, — ласково произнес Филипп, осматривая меня от макушки до кончиков пальцев на ногах, которыми я шевелила.

В голову ничего не приходило, я оценила комнату взглядом — все погружено в ночной мрак, только из окна, напротив которого мы сидели, проникал бледно-голубой свет от фонаря с улицы, захватывая наши вытянутые ноги и рисуя прямоугольник на левой стороне лица Филиппа, делая узоры на коже блестяще-матовыми. Я тут же вспомнила утонченные рисунки на крыльях стрекоз и бабочек, искусно выведенные природой. Вытянув указательный пальчик, я изобразила хрупкую синюю бабочку, границы которой были еле различимы. Она была похожа на живой дым, порхающий облаком между нами. За плавными взмахами крыльев следовали магические ленточки, поддерживающие полет.

Филипп завороженно наблюдал за бабочкой, совсем как ребенок. Даже в моей душе проснулось что-то далекое, хотя я наблюдала данное явление чуть ли не каждый день. Мне вспомнились чудеса, которые творила мама, укладывая меня спать. Над моей головой кружили десятки разноцветных бабочек, стрекоз, забавных жуков. Они водили хороводы перед моими глазами, пока сон не заставлял их уйти.

Хм, а родители еще удивляются, почему в моей комнате инсектарий, когда я в детстве перед сном считала не овец, а летающих букашек.

Филипп протянул палец, легонько касаясь брюшка призрачной бабочки. Только ее невидимые лапки приземлились, она тут же растворилась, оставляя расплывающийся дым по руке парня, обдавая легким холодком.

— Вау, — тихо сказал Филипп. — Ты потрясающая ведьма. Не понимаю, почему ты сомневаешься в себе. Кто сказал, что ты недостаточно сильная?

— Mon professeur[1]. Бабушка, — я завела прядь волос за ухо, надеясь, что в темноте не видно моих порозовевших щек после определения Филиппа в мой адрес — потрясающая.

— Вот это у тебя родственнички.

— Кто бы говорил.

Филипп тихо рассмеялся, немного с хрипотцой, вызвав еще один прилив мурашек.

— Ну да. А почему именно бабочка?

— Не знаю. Наверное, для меня это символ полного спокойствия и гармонии, умиротворения. Состояния, когда тебя наконец-то ничего не тревожит, полный штиль. Бабочки — настоящее олицетворение свободы: легкие, парящие, радующие глаз и такие недолговечные.

— Свободы говоришь?

Филипп открыл ящик прикроватной тумбочки, около которой сидел и достал один из ярких комиксов. Он пролистнул несколько страниц и подцепил пальцами что-то тоненькое, протягивая мне. Сначала мне показалось, что я сошла с ума, но это были крылья бабочки, склеенные между собой.

Та самая валентинка, которую я прислала Филиппу по тайной почте.

— Я ее склеил.

У меня не было слов. Я держала невесомое сердце на самых подушечках, боясь сдуть. В воспоминаниях промелькнули сотни мелких кусочков, на которые оно было разорвано. Сейчас они были, пусть и неровно, но все равно вместе. Швы от клея резали глаз, ребра не закруглялись в аккуратной оси, рисунок не совпадал, но моя душа расплавилась. Чувствую себя матерью, которой принесли кривую поделку из детского сада.

— Но зачем?

— Она мне понравилась. И много значила для меня.

Меня поразило, что Филипп из огромной кучи журналов без колебаний достал именно этот. Значит, он прекрасно знал, где хранит валентинку, а не просто бросил и забыл. Но также меня поразила я сама. Тогда крылья бабочки казались мне оригинальным вариантом, но сейчас я поняла, что с Филиппом действительно чувствовала себя спокойно. Это было странно, ни один посторонний человек не обладал такой аурой, которая сразу располагала меня к себе. Но с первого дня, когда я увидела его лицо, глаза, улыбку, не чувствовала себя другой. С ним я действительно была спокойна.

И по злой шутке судьбы, именно тот, с кем я чувствовала себя в безопасности, причинил мне боль.

Я передала сердце Филиппу, слегка дотрагиваясь до руки парня. Он бережно, словно хрусталь, положил ее между страниц и убрал комикс обратно в стопку.

— Уже поздно. Если ты не собираешься завтра в школу, это не значит, что и я готова потом отчитываться перед Наташкой, — я встала и обошла кровать, прыгая под одеяло. — Если ты не возражаешь, я проведу эти оставшиеся пару часов здесь, а не пойду домой.

— Конечно, оставайся сколько хочешь.

Я повернулась спиной к окну, где сидел Филипп и с головой укрылась одеялом. Но заснуть сразу у меня не вышло, затылком наблюдала за парнем. Филипп еще несколько минут сидел неподвижно (в окно что ли любовался), затем встал и, к моему глубокому сожалению, не пристроился рядом на кровати, а вовсе вышел из комнаты. Почувствовала себя ковбоем, захватившим клочок земли.

В семь утра мой телефон предательски запищал, взывая к пробуждению. Филипп так и не появился в комнате. Встав с кровати, я надеялась, что достаточно впитала запах сладкого дерева, и спустилась вниз, где парня тоже не обнаружила. Не злоупотребляя гостеприимством, я надела верхнюю одежду и поспешила домой. Во дворе заметила свежие следы шин на снегу, ведущие к воротам. Видимо Филипп уехал кататься на своем (или Града) мотоцикле. Я закрыла дверь ловким движением пальца. Надеюсь, у Филиппа есть ключи.

Мама суетилась на кухне, выгребая на стол все, что ей необходимо сегодня взять в питомник. Огромные пакеты с кормом стояли посреди коридора — маминых сил хватило только на то, чтобы вытащить их из кладовой.

— Я пришла и уже ухожу, — кинула я маме, смотря в зону кухни. Направилась к лестнице, но меня остановили.

— Э, нет, — мама преградила мне дорогу, сдувая светлую прядь со лба. — Где ты была?

— У одноклассницы. Я же говорила.

— Ты говорила, что идешь гулять, а не ночевать непонятно где.

Мама была совсем не строгой, особенно после года в Париже ее надзор чуть упростился, но статус бдительного родителя поддерживать необходимо.

— Ну я же пришла и даже про школу не забыла. Правда сейчас меня от похода туда отвлекаешь только ты, а не подружки.

Мама фыркнула, возвращаясь обратно на кухню. Наверху я собрала все необходимые вещи, покормила каждого обитателя своей комнаты и привела себя в порядок. Спустившись обратно на первый этаж, я остановилась, отрывая родительницу от дел.

— Можно поехать с тобой? Я быстро вернусь, мне всего-то пару контрольных написать.

Мама склонилась над столом, поставив одно колено на стул, и сверялась со своим списком, стукая кончиком ручки по щеке. Сейчас ее взгляд исподлобья поднялся на меня.

— Ты? В питомник? Тебе же не нравится там работать.

— Работать не нравится. Но я соскучилась по общению с миром фауны.

— Наверху у нас не то, что фауна, целые джунгли скоро будут.

— Тебе что, жалко?

— Мне? Нет, — мама указала кончиком ручки на меня. — Но там чтобы через двадцать