Харбинский экспресс - Андрей Орлов

«Ох, святые угодники!..»

Да, трудно сказать, как бы все обернулось, если б не кот.

Когда до старухи оставалось не более десяти шагов, за спиной Клавдия Симеоновича раздалось мяуканье, громкое и пронзительное, более похожее на скрежет по стеклу огромного стального когтя.

От этого звука деревянная козон съежилась и стала будто меньше размером. Кот заорал снова — и Клавдий Симеонович явственно увидел, как задрожала, затряслась сосна, которая росла из горба старухи. Змейка в ее рту заметалась, а после взяла да и втянулась обратно, будто червяк в проточину.

Третий кошачий вопль стал заключительным: кора на стволе с шуршанием завернулась, скрыв деревянный облик непонятной старухи. Только тогда Клавдий Симеонович обернулся.

Кот в корзине преобразился. Он теперь тоже являл собой изрядное зрелище: спина выгнута, глазищи полыхают желтым огнем, а с шерсти вокруг золотые искры сыплются.

— Вот те и морген-фри… — только и смог вымолвить вконец растерявшийся Сопов.

В этот момент кто-то тронул его сзади за плечо.

И тогда раздерганные нервы титулярного советника не выдержали. Он вскрикнул и без сил повалился на землю — в третий уже раз за недавнее время.

* * *

Но нигде не было Клавдию Симеоновичу спасения, даже в беспамятстве.

— Будет вам! Уж вставайте!

Сопов приоткрыл глаза.

Генерал брызгал ему в лицо чем-то холодным. Лицо — сосредоточенное, как у акушерки на первых родах.

Сопов, кряхтя, сел, огляделся. Еще была ночь, но бледные пальцы рассвета уже тянулись между деревьев, выбеливая тьму.

— Сколько ж я тут лежал?

— Не менее трех часов.

Клавдий Симеонович провел рукой по лицу. Понюхал пальцы, скривился:

— Чем это вы меня обдавали?

Ртищев пожал плечами.

— Болотной водицей. Не обессудьте, нарзана тут нет.

Сопов поежился. Было очень холодно, он сгорбился, спрятал руки под мышки. Все болело: суставы, спина, затылок. Хотелось закрыть глаза и уснуть.

— У вас где-то спички были. Давайте. — Генерал протянул руку.

Он принялся разводить костер, мельком поглядывая на Клавдия Симеоновича, но ни о чем не справлялся. Чувствовал, верно, что тот и сам все расскажет.

В этом он был полностью прав.

Но сперва Клавдий Симеонович внимательно и долго глядел на кота. Тот спал, свернувшись клубочком в клетке. Отчего-то он казался Сопову крупнее, чем накануне. Но это, конечно, была только иллюзия.

Наконец Клавдий Симеонович поинтересовался:

— Вы, ваше превосходительство, ничего ночью не видели?

— Ничего.

— Хм. А мне вот, представьте, такая дрянь в глаза лезла!..

— Сочувствую. В горячке чего не привидится.

— В горячке?

— Несомненно. Занедужили вы, сударь. Всю ночь маялись. А после уж такой фокус выкинули! Котом мартовским закричали и наладились было бежать. Да прямиком — в болото.

— Вот как… И что же?

— Господь сподобил — я вас удержал. За плечо ухватил, и тут вы без чувств повалились. Теперь, сударь, мы квиты.

— Получается так… — Клавдий Симеонович помолчал, раздумывая. Странная история. Неужто и впрямь все привиделось? Удивительно.

Долго молчал Клавдий Симеонович. Все не мог решиться.

А после собрался с духом и рассказал генералу и про лунную пыль, и про сосну, и про старуху с горбом. И про то, как кот его спас, тоже.

Генерал слушал не то что б невнимательно, но как-то отстраненно. А под конец высказался туманно:

— В поле две воли…

От такой невнимательности Клавдий Симеонович даже несколько обиделся. Впрочем, дулся недолго. Едва окончив рассказ, он ощутил полное изнеможение и принялся клевать носом. Пробормотал: «Прикорну ненадолго…» — да и завалился спать.

А когда проснулся, солнце стояло уже выше сосен.

Хоть и утверждал генерал Ртищев, будто Клавдий Симеонович занедужил, однако чувствовал себя титулярный советник терпимо. Правда, ломило виски, да лицо и руки распухли от комариных укусов.

Он потянулся, сел. Почесал небритый подбородок. Потом глянул по сторонам.

Генерал поодаль сидел, прислонясь спиной к дереву. Возле ног стоял рыжий сак, а на коленях — тетрадь в темно-зеленом клеенчатом переплете. Сопов ее мигом узнал.

Дневник доктора!

«Вот те раз! Я, олух, еще робел, что генерал застанет за чтением чужих записей. А их превосходительство, ничтоже сумняшеся, сам их изучать изволит. И не стесняется!»

Он покашлял в кулак. Ртищев поднял голову.

— Проснулись? Отлично. Я уж собирался будить. Нам пора.

— Проснулся, — сказал Сопов. — А вы, вижу, времени не теряете. Чужими записями интересуетесь?

— Интересуюсь. Да только ничего интересного. Русского интеллигента хлебом не корми, дай пофилософствовать, особенно в ссылке. Скучно.

— Ну так и верните обратно.

Генерал внимательно посмотрел на Клавдия Симеоновича.

— Вы, кажется, в некоторой претензии?

— Именно-с.

— Отчего? — удивился Ртищев. — Эти записи доктор вам не дарил и не завещал по духовной. Они столь же ваши, сколь и мои.

— Я спас саквояж. Я его нес, — упрямо проговорил Сопов. — Стало быть, он мой. И все, что в нем есть, — тоже. Я ведь к вашему коту не подбираюсь.

Ртищев вздохнул. Кинул тетради в сак, закрыл и подвинул к титулярному советнику.

— Берите. Но уверяю, ровно ничего интересного. Размышления юного еще существа. Наш доктор полагал свои незаконные аборты чуть ли не государственным преступлением.

Клавдий Симеонович, ничего не ответив, подтянул к себе саквояж. Пощупал стенки, поднял голову и сказал:

— Тут еще коробочка была. Плоская. Не видели?

Генерал пожевал губами.

— А вот ее я бы себе оставил, — сказал он.

— Так она у вас?

— У меня.

— А что в ней?

— Тоже, представьте, тетрадь. Только похитрее, записи шифром. Тут доктор что-то хотел в тайне сберечь. Да только код не из самых головоломных. Я уж приблизился…

— А к чему расшифровывать? Сами сказали — ничего интересного.

Генерал промолчал.

— Ваше превосходительство, — тихо сказал Сопов, — очень прошу, верните мне ту коробку.

Ртищев пожал плечами, вынул из кармана шинели плоский предмет в клеенке и протянул Сопову.

— Извольте.