Харбинский экспресс - Андрей Орлов

Тот молча раскрыл обертку, глянул. Это и впрямь была тетрадь, исписанная острым характерным почерком. Буквы русские, однако слова непонятны. Рука, несомненно, доктора.

«Брксвщь!? Е-Ъятйно…»

Клавдий Симеонович забрал тетрадку себе.

— Ну что, убедились? — насмешливо сказал генерал. — Как видите, фамильных драгоценностей при докторе не оказалось. И зашитых в подкладке саквояжа кредитных билетов тоже. Вы ведь на это надеялись?

Сопов побагровел.

Он хотел сказать что-то дерзкое, осадить непонятного старика, который умел как-то неуловимо меняться, переходя из одного состояния в другое, но вдруг передумал. Пришла в голову простая и очевидная мысль: а ведь уже почти сутки прошли, как «Самсон» подвергся злодейскому нападению. Их наверняка ищут. Искать в тайге сложно. И удобнее всего — сверху. Так что сверлящий звук, который он слышал, — никакой не сверчок. Это аэроплан.

Точно!

Клавдий Симеонович поднялся. Огляделся, выискивая что-то взглядом. Нашел, удовлетворенно крякнул. Потом повернулся к Ртищеву:

— Ваше превосходительство, потрудитесь спички вернуть.

Получив требуемое, Клавдий Симеонович помассировал виски (голова сильно болела), подхватил саквояж и пустился прочь, веткой отбиваясь от комаров. На другое плечо он повесил корзину с котом. Это могло показаться бессмысленным. Но долгие годы службы приучили Клавдия Симеоновича бережно относиться к тому, что было дорогим для нужных ему людей. Ротмистр Агранцев, безусловно, относился к числу последних. Более того, на него у Клавдия Симеоновича имелись особые виды. Дело в том, что Сопов привык следовать в кильватере. Для сохранения жизненных кондиций ему непременно требовался лидер. На службе таким лидером был непосредственный начальник. Но теперь служба закончилась, и следовало как-то устраиваться. Кому-то служить — на новый манер. Ротмистр для этого подходил как нельзя более. Он был самостоятелен, при деньгах. Правда, деньги наверняка получены способом противузаконным. Скорее всего, это выручка от продажи кокаина либо опия. Ну да теперь не до мирихлюндий.

В этот момент раздался требовательный голос:

— Куда это вы собрались?!

Но недавний титулярный советник Сопов ничего не ответил генералу. Он твердо знал, что делать, имел на этот счет ясный план, и генерал Ртищев в этот проект совершенно не вписывался.

На самом деле план был простой. Что нужно, дабы пилот наверняка заметил терпящих бедствие? Правильно, дым! Тут много не требуется. Добраться до сопки повыше, забраться и запалить костер. Да веток набросать свежих, чтоб дым столбом до небес!

Так-то, ваше превосходительство. Это вам не Генштаб. По картам все воевать горазды. А попробуйте вот на деле… Как там в пословице?

«Гладко было на бумаге, да забыли про овраги…»

Вот именно что забыли. Сопов прибавил шагу.

— Постойте!.. — донеслось сзади.

Он оглянулся: генерал приложил ладонь к глазам козырьком и смотрел вслед.

«Сейчас, как же! Хватит, накомандовались. Беспорточная команда!»

Клавдий Симеонович усмехнулся и ускорил шаг. От счастливой догадки сил заметно прибавилось. Даже голова прошла. Он не задумывался, когда появится аэроплан и появится ли вообще. Идея, благодаря своей простоте, совершенно его захватила. И не только простоте — главное, это была ЕГО идея. Его! Вот в чем дело.

Впрочем, не стоит думать, будто Клавдий Симеонович был способен исключительно на простейшие умозаключения, это не так. Просто его догадка насчет костра была интуитивной — а как раз такой способностью и должен обладать хороший филер. Это, можно сказать, альфа и омега профессии. Сопов был очень умелым полицейским и привык доверять своей интуиции.

Однако он не учитывал ситуации. Его навыки годились для города — а в лесу работали иные законы.

Через час он почувствовал, что выдохся. Пора устроить привал. Тем более что имелась возможность совместить приятное с полезным: почитать дневник доктора. Выбрав удобное место, Сопов устроился поудобнее, развернул тетрадку и стал читать.

…и это уж было б лучше всего.

А пока остается только дневник. Если верить профессору Тарноруцкому (а можно ли ему не верить?), писание дневников есть не что иное, как маскированное душевное неблагополучие.

Прав уважаемый профессор. Не зря столько лет пестовал кафедру душевных болезней.

Мой дневник — единственный надежный собеседник. Бросить его выше моих сил. Не могу отказаться от этого удовольствия, пускай даже осуждаемого профессором Тарноруцким. Кроме того, опасно надеяться исключительно на память.

Итак: почему я в Маньчжурии?

Этому предшествовали два события. Первое — злополучный случай с женой полицейского надзирателя, когда моя медицинская сестра по ошибке (будем считать, что так) сделала ей смертельное впрыскивание digitalis. Второе — случай в монастыре. Это — главное. Однако по времени оно произошло двумя годами ранее, и теперь уже некоторые детали уходят из памяти. Надобно исправить, пока не поздно.

Было так: весной тринадцатого года, накануне Троицы, ко мне на квартиру приехал Н., университетский товарищ. Курс он окончил годом ранее и уже имел практику. А теперь вдруг заявился с приглашением. Объявил, что-де есть возможность попасть в обучение к доктору Кулдаеву.

Меня это не заинтересовало. Конечно, доктор Кулдаев — фигура в столице очень известная. И в значительной степени эксцентричная — один его особняк на Поклонной горе чего стоит. Насколько я слышал, недавно он воротился откуда-то с востока, кажется, из Маньчжурии. И привез с собой какие-то любопытные снадобья. Однако я был далек от восточных методик и полагал (несмотря на свой малый опыт, а, скорее, именно благодаря этому), что география во многом определяет медицинскую стратегию и тактику. То, что хорошо для аборигенов Тибета, никак не годится по отношению к европейцам. К тому же друзьями с Н. мы не были, скорее приятельствовали. Словом, я ответил отказом.

Слава Богу, Н. оказался человеком настойчивым.

Видя мое колебание, сообщил, что доктор Кулдаев завтрашним вечером (специально для «доверенных» молодых врачей) будет демонстрировать случай скоротечной чахотки в лазарете странноприимного дома при монастыре Святого Арефия. И при том свою собственную терапию, со значительным облегчением для больного.

Мне это показалось странным. Зачем же так далеко забрался многоуважаемый д-р Кулдаев? Ведь сей монастырь располагается в пригороде, в двух верстах от Мартышкина, в густом лесу.

Н. отвечал в том смысле, что у Кулдаева среди ортодоксальных лекарей много недоброжелателей, и что «особенные случаи» он предпочитает не афишировать, демонстрируя их в узком кругу. И для тех только, кто предполагает пройти у него курс. Который, к слову, стоит немалых денег — двести пятьдесят рублей.

Тут мне стало понятно, отчего Н. обратился ко мне, — у него, очевидно, не хватало средств. А я, благодаря моей тетушке Марии Амосовне, был в его глазах лицом состоятельным, и он надеялся заинтересовать меня, рассчитывая на ответную благодарность.