Девушка из кошмаров - Кендари Блейк

– Пора, Кас, – говорит Джестин.

– Пора, – соглашаюсь я.

– Они свое дело сделали, вымостили дорогу. Но они не могут открыть дверь. Это тебе придется делать самому.

Магия хлещет сквозь мой мозг бешеным потоком. Оглядывая круг, я едва различаю Кармель и Гидеона среди остальных. Под капюшонами все черты смазаны. Но затем я натыкаюсь взглядом на Томаса, он четкий-четкий, только что не искрится, и желудок отступает от горла на несколько дюймов. Рука моя движется. Я не сознаю, что лезу за атамом, пока он не оказывается у меня в ладони, пока я не обнаруживаю, что смотрю на него, а пламя свечей играет на клинке оранжевыми бликами.

– Мне придется идти первой, – говорит Джестин.

Она стоит прямо передо мной. Атам направлен ей в живот.

– Нет.

Я отстраняюсь, но она хватает меня за плечо. Я не знал, что имелось в виду такое. Я думал, это будет Бёрк. Я думал, это будет неглубокий порез на руке. Не знаю, что я думал. Я вообще ничего не думал – не хотел. Отступаю еще на шаг.

– Если ты идешь, то и я иду, – говорит Джестин сквозь стиснутые зубы. Не успеваю я среагировать, как она хватает меня за держащую нож руку и всаживает лезвие глубоко себе в бок. Я как в кошмаре наблюдаю, как клинок входит в ее тело, медленно, но так легко, словно скользит в воде. И выходит обратно, сияя полупрозрачным рубином.

– Джестин! – ору я. Слово громко умирает у меня в ушах. Эти стены не дают эха. Ее тело складывается пополам, она падает на колени, зажимая бок. Только капля крови проступает у нее между пальцев, но я-то знаю, что все куда хуже.

Ее живая кровь.

У меня на глазах она теряет плотность, ее становится меньше, словно воздуха вокруг нас и пола у нас под ногами. Она ушла, перешла на ту сторону. Оставшееся – пустая оболочка, не более чем вешка.

Завороженно смотрю на нее сверху вниз и поворачиваю атам лезвием внутрь. Когда он пробивает мне кожу, мир идет кругом. Такое чувство, будто мозг вытаскивают через крохотную дырочку. Стискиваю зубы и надавливаю сильнее, думая о Джестин, думая об Анне. Колени ударяются об пол, и свет гаснет.

Ничего хорошего тут нет. И не было никогда. Поверхность, к которой прижата моя щека, ни холодная, ни горячая, ни тупая, ни острая. Но твердая. Во всех ее точках, которых касается мое тело, она норовит рассыпаться. Это была ошибка. Нам здесь не место. Где бы оно ни находилось, здесь ничего нет. Ни света, ни тьмы. Ни воздуха, ни вкуса. Это ничто – пустота.

Не хочу больше думать. Возможно, глаза у меня лопнули и выскочили из глазниц. Может, я разбил череп о дно и слушаю пустые куски, перекатывающиеся, как брошенные яичные скорлупки.

– Кас, открой глаза.

Глаза у меня открыты – видеть нечего.

– Тебе придется открыть глаза. Придется дышать.

Это место с обратной стороны безумия. Здесь нет ничего хорошего. На карте оно не обозначено. Если питаться отчаянием, оно тебя задушит. Это место существует в кильватере вопля.

– Слушай мой голос. Слушай. Я здесь. Это трудно, но тебе придется его создать. У себя в голове. Построй его у себя в голове.

Сознание расползается. Никак не могу собрать его в кучку. Проделать такой путь исключительно ради того, чтобы уплыть и рассыпаться. Людям нужно многое. Воздух. Вода. Смех. Сила. Дыхание.

Дыхание.

– Ну вот, – говорит Джестин. – Не торопись.

Лицо ее материализуется словно туман в зеркале, а следом и остальной мир встает на место, как в раскраске по номерам. Я лежу, по ощущениям, на камне в гравитационной камере, тяжкая плотность давит снизу на череп, врезается в лопатки. Должно быть, так чувствует себя пойманная рыба, вытащенная на палубу: дерево давит на жабры и глаза, куда ничто и никогда прежде не давило. Жабры пульсируют, но без толку. Мои легкие раздуваются – тоже без толку. Что-то входит в них и выходит обратно, но это не воздух. Нет ощущения подпитки крови. Хватаюсь за грудь.

– Не паникуй по этому поводу. Просто продолжай дышать. Не важно, настоящий воздух или нет. Просто вызови знакомое ощущение.

Она хватает меня за руки: она такая теплая, теплее всего на моей памяти. Не знаю, сколько мы тут пробыли. Кажется, что несколько часов. Кажется, что секунды. А может быть, это одно и то же.

– Все дело в сознании, – говорит она. – Мы оно и есть. Смотри.

Она трогает мне живот, и я морщусь, ожидая боли. Вот только ее нет. Рана отсутствует. А должна быть. Должна быть рваная дыра в футболке, а вокруг нее пятно крови. Из меня должен торчать нож.

– Нет, тебе это не нужно, – говорит она.

Снова опускаю взгляд. Где ничего не было, теперь небольшая дырочка и темное мокрое пятнышко.

– Тебе это не нужно, – повторяет она. – Оно по-прежнему существует. Там. На той стороне наши тела истекают кровью. Если мы не вернемся до того, как наши сосуды опустеют, мы умрем.

– А как мы вернемся?

– Обернись назад.

Сзади у меня камень. Я лежу на спине. Но слегка поворачиваю голову.

Томас. Я его вижу. И если сосредоточиться, окно расширяется и видно остальное помещение. Порезы у членов ордена по-прежнему открыты, кровь медленно капает на пол. А вон и наши с Джестин тела, свернулись калачиком там, где упали.

– Мы по другую сторону зеркала, – говорю я.

– Образно говоря. Но на самом деле мы по-прежнему там. Мы еще живы. Физически перешел только атам.

Опускаю глаза. Он у меня в руке, и крови на лезвии нет. Стискиваю его, и действие приносит волну эмоций. Знакомость этого царства ничто почти заставляет меня захотеть снова вонзить нож себе в брюхо.

– Теперь тебе надо встать.

Джестин поднимается на ноги. Она гораздо ярче всего остального. Она протягивает мне руку, а над головой у нее бесконечное черное небо. Ни звезд. Ни горизонта.

– Откуда ты все это знаешь? – спрашиваю я, и ухитряюсь подняться без посторонней помощи.

Где бы мы ни находились, законы перспективы тут не работают. Кажется, будто видишь безграничную даль – и одновременно всего пару футов в каждом направлении. И света нет. По крайней мере в том виде, в каком он нам известен. Вещи просто есть. И представляют они собой плоский камень, вырубленные в чем-то стены из чего-то, что может быть черным или серым.

– Орден хранил записи с того раза, когда они добыли металл для атама. Большая часть утрачена, а оставшиеся весьма уклончивы, но я изучила их до последней помарки.

– Ты собираешься бросить меня здесь, Джестин?

Она смотрит вниз и в сторону. Я ничего не вижу у нее за спиной, но если обернусь, увижу Томаса, – значит, она видит Бёрка. Он ее якорь.

– Если ты здесь умрешь, значит, твое место здесь.