Вся жизнь конспирация. История семьи нелегалов - Михаил Владимирович Фёдоров

того, да и больше ценились внутренние качества. Пользоваться косметикой, носить золотые украшения или проявлять изысканность в общении считалось проявлением мещанства, пережитком прошлого и осуждалось. Да и в моей оперативной подготовке не предусматривалось обучение правилам хорошего тона.

Оперативный работник, готовивший меня на задание, просто и прямолинейно поучал: «Я не знаю всех тонкостей поведения за столом, меня этому в разведшколе не учили. Так что надейся сам на себя. Когда будешь в Англии, присматривайся и делай так, как они. Помни, что главными врагами разведчика являются водка и женщины. Ты хороший спортсмен и водку не употребляешь, а вот насчет женщин знай, что тебе могут подставить еще каких красавиц! Не увлекайся».

Знакомясь с женщинами, я всегда помнил об этом строгом наставлении. Со временем убедился, что бояться прекрасных созданий не следует, необходимо только сохранять здравый рассудок, уметь владеть своими чувствами, не терять головы, не поддаваться сиюминутному увлечению, всегда и при всех обстоятельствах помнить, кто ты…

Не успели еще утихнуть треволнения, связанные со встречей с бывшей учительницей, как вновь произошел случай, заставивший меня крепко задуматься.

Как-то первый секретарь посольства вызвал меня к себе и поручил срочно снять фотокопии с пачки документов, выполненных машинописью. Я немедленно приступил к делу. В разгар работы неожиданно раздался телефонный звонок, и первый секретарь попросил вернуть документы.

— Извините, господин секретарь, работа далеко еще не закончена.

— Тем не менее прошу вас принести документы. Они нужны мне сейчас, — послышалась в трубке настоятельная просьба секретаря.

В кабинете первого секретаря находилась женщина, член государственной делегации экспертов и руководителей промышленности и сельского хозяйства, прибывших в страну на предстоящие переговоры. Секретарь быстро взял из моих рук документы и в явном замешательстве, заискивающе улыбаясь, передал их женщине со словами:

— Я дал их моему сотруднику ознакомиться.

Мне стало понятно, что первый секретарь по каким-то причинам не желает посвящать женщину в свои намерения иметь копии с этих документов. И хотя поведение секретаря показалось мне очень странным, особого значения этому я тогда не придал.

Спустя полчаса секретарь пришел в мою рабочую комнату, бегло осмотрел еще влажные копии и под предлогом срочности взял их с собой.

Через два дня поздно вечером в дверь комнаты, где я проживал, тихо постучали. У меня в это время слушали джазовую музыку, передаваемую по приемнику, оба шифровальщика.

— Входите, пожалуйста! — громко произнес я, приглушив звук.

Однако за дверью никто не отозвался. Тогда я вскочил и резко распахнул дверь. Там никого не оказалось. Бросив взгляд на лестницу, я увидел поспешно сбегавшего первого секретаря. На мой оклик он обернулся, через плечо с явным смущением сказал, что зайдет в другой раз, и скрылся за поворотом лестницы. «Что-то здесь явно не так! — подумал я, возвращаясь в комнату. — Что его могло напугать? Хотел зайти, видимо, по делу и вдруг… Вероятно, не пожелал говорить при шифровальщиках».

На следующий день около десяти часов вечера в дверь вновь постучал секретарь.

— Прошу извинить меня, коллега, за поздний визит, — подчеркнуто дружески начал он, осматривая комнату. — Никак не мог зайти раньше, задержался на работе. Надеюсь, не помешал?

— Нисколько, господин секретарь! Проходите, пожалуйста, — пригласил я, указав на стул, про себя же подумал: «Его поведение весьма трудно объяснить. Необычное, настораживающее. Заковыристый тип. Все у него не как у всех. Никто в посольстве так поздно не работает».

Секретарь снял шляпу, расстегнул пальто, поста вил на стул объемистый портфель, осторожно извлек из него пистолет и протянул мне.

— Вот это лежало в пустом сейфе, который занесли в мой кабинет. Я пробовал перезарядить его, но в нем что-то заедает, — настороженно сказал он, устремив на меня сквозь массивные роговые очки холодные, немигающие глаза.

— Как он мог оказаться в сейфе? Весь инвентарь посольства давно просмотрен и взят на учет, — удивился я.

— Сейф стоял в подвале, и им до сих пор никто не интересовался. Только сейчас нашли к нему ключи.

— Смотрите, у пистолета нет одной щеки на рукоятке. Возможно, он даже заряжен, — произнес я, пытаясь разрядить его, но заряжающая часть пистолета не поддавалась.

— Мне это тоже не удалось. Вот я и решил обратиться к вам. Вы бывший военный, наверняка оружие знаете лучше меня.

— Хорошо, я займусь им, господин секретарь. Прежде всего надо будет проверить, не заряжен ли он.

Я осторожно положил пистолет на стол открытой частью рукоятки кверху, достал из ящика тоненькую отвертку и кусок проволоки.

— Хочу измерить длину ствола. Нужно убедиться, нет ли там патрона.

— Ну, я пойду, время позднее, а мне еще надо добраться домой, — заспешил секретарь, протягивая мне руку.

Оставшись один, я вновь внимательно осмотрел пистолет, пробовал отвести заряжающее устройство, но тщетно. Система пистолета оказалась незнакомой. С помощью куска проволоки я осторожно измерил глубину ствола и убедился, что пистолет заряжен. «Вот те на! — подумал я, подразумевая подвох. — Лучше всего разрядить его, нажав на курок, и делу конец».

Решено — сделано. Я открыл окно, направил пистолет в ночное небо и нажал на курок, но он не поддался. Стал осматривать механизм пружины в рукоятке пистолета, где отсутствовала щека, при этом слегка коснулся пальцем пружины — и раздался выстрел. Некоторое время я сидел молча, размышляя над случившимся и прислушиваясь, не откликнется ли кто из проживающих в посольстве на выстрел. Кругом стояла тишина. Мне стало не по себе при мысли, что мог так глупо погибнуть. Пуля не задела меня. Она пробила дверцу стенного шкафа, продырявила висевший там пиджак и застряла в штукатурке стены.

Отложив пистолет, я крепко задумался.

Выстрел вернул меня на грешную землю и послужил толчком для анализа событий последних дней. «Во-первых, — думал я, — зачем первому секретарю скрывать перед членами делегации попытку снять фотокопии с документов, если они необходимы для нужд посольства? Во-вторых, почему он так поспешно, явившись даже самолично, забрал у меня еще влажные копии с документов? В-третьих, почему он не захотел передать пистолет мне в присутствии шифровальщиков, кстати, военных? В-четвертых, почему он не обратился насчет пистолета к кому-нибудь из офицеров аппарата военного атташе? В-пятых, почему он не вызвал меня к себе в кабинет для передачи пистолета? Наконец, почему он вдруг заспешил домой, когда я собрался заняться проверкой пистолета?»

Повод для того, чтобы крепко задуматься, был основательный. Опираясь на эти многочисленные «почему», я сделал вывод о преднамеренном желании вывести меня из строя. «Для этого должна быть веская причина, — рассуждал я. — А она, пожалуй, может быть только одна — устранить меня как единственного свидетеля и исполнителя фотокопий с важных документов.