Вся жизнь конспирация. История семьи нелегалов - Михаил Владимирович Фёдоров
Шрифт:
Интервал:
— Господи, вот так встреча, — Оуэн радушно пожал мне руку. — А я здесь с друзьями, — показал в сторону столика, за которым сидели дамы и мужчины. — Приехали сюда поужинать и провести вечер за игрой в скат. Здесь тихо, уютно и никто не мешает.
Закончив монолог, Эрнест, однако, пошел не обратно к друзьям, а… прямо к Лимбу. Они по-приятельски обменялись общими, ничего не значащими фразами, что, мол, давно не видели друг друга, и Оуэн ушел к ожидавшей его компании. Мелькнула мысль, что если Эрнест расскажет о встрече в ресторане Морису, тот без внимания данный факт не оставит, К счастью, такого не случилось. Вероятно, Эрнест Оуэн никому об этой встрече не рассказал по соображениям «личной безопасности», так как развлекался в ресторане без жены и наверняка со своей подругой.
Я бросил взгляд на Лимба, как бы ища ответа на роившиеся в голове вопросы. Тот сидел нахохлившись, слегка склонив голову, его белесые брови ка-, зались еще более выцветшими на фоне красновато-загорелого лица. По всему было видно, что ему сейчас не до излюбленного блюда — фондю. Покидая ресторан, мы на ходу попрощались с Эрнестом. Лимб потом объяснил, что Оуэн — его бывший сокурсник по университету, вместе вступили в содпар-тию, посещали один и тот же спортивный клуб. Позже их пути разошлись.
Представьте себе, «нештатную» ситуацию может создать даже филологический казус. Был такой случай. Шумная немецкоговоряшая компания, сосиски и пиво, шутки и смех, я несколько увлекся разговором и, когда к месту надо было сказать нечто, по смыслу похожее на русское выражение «масло масляное», так и произнес — «бутер-буттерлих». В немецком языке такого словосочетания не найти. Я сделал кальку, то есть буквально перевел наше русское выражение на немецкий язык. Спохватился, но поезд уже ушел — не поправить. Реплика, правда, вызвала общий смех и была воспринята как подходящая случаю острота. Я мысленно поблагодарил судьбу, что в этой компании никто не знал русского языка и потому не уловил примитивного перевода.
Вообще, нам нередко приходилось случайно встречаться — в магазинах, в поездках — с проживающими в стране русскими, представителями так называемых первой и второй волны эмиграции из России. Иногда «натыкались» на командированных из Советского Союза или сотрудников наших заг-ранучреждений, которых легко узнавали по русской речи. В таких случаях что-то внутри автоматически срабатывало, и мы немедленно удалялись от них, не вступая в разговор.
Неожиданная ситуация сложилась сразу же по приезде, когда мы впервые сняли комнату у местной жительницы мадам Кассой. Оказалось, что этажом выше проживала пожилая русская эмигрантка Ирина Брагина, которая дружила с хозяйкой и часто ее навещала. Из уважения к нам доброжелательная мадам Кассой иногда приглашала нас и эмигрантку к себе на чашку кофе, а в воскресные дни устраивала совместные поездки на лоно природы. Для нас общение с соотечественницей было тягостным и напряженным. Приходилось постоянно быть начеку, тщательно следить за речью и поведением. Ирина Брагина часто переводила разговор на русскую тему: «Ох, как было хорошо когда-то жить в России при царе!» и тому подобное, иногда вставляла русские слова.
Со временем я убедился, что наши агенты не любят встречаться «на сухую». Учитывая это, я выбирал малопосещаемые, находящиеся в немноголюдных местах загородные рестораны. Как правило, садился за свободный столик в углу лицом к двери, чтобы видеть всех входящих, и в зависимости от количества посетителей и их месторасположения в зале на протяжении всей беседы вел разговор нормальным или слегка приглушенным голосом.
В одну из суббот я, как обычно, встретился с Лимбом в так называемом «Аргентинском поместье» в окрестностях столицы. Стоял ясный и жаркий день, в самом разгаре сенокосная пора, и в воздухе пахло свежескошенной травой. Блуждая в лесном массиве, обсуждали текущие оперативные дела, вопросы международной обстановки, не опасаясь, что нас кто-либо услышит. Свернули на тропинку, что вела к придорожному ресторану с широкой верандой, где мы уютно расположились за столиком. Народу было мало, лишь отдельные посетители. Прекрасная обстановка для конспиративной беседы.
Неожиданно рядом с нашим столиком расположилось общество милых дам среднего, как говорят, «бальзаковского» возраста, разговаривавших между собой на русском языке. Из беседы я уловил, что женщины принадлежали к обществу русских граждан в этой стране, они увлеченно обсуждали тематику очередного номера журнала «Патриот».
Лимб к тому времени завел речь о приехавшей в страну труппе Государственного Большого академического театра, вспоминал свой визит в Москву вскоре после окончания Великой Отечественной войны. Я нажал под столом ему на ногу. Он взглянул на меня, покрутил головой вправо-влево, не найдя ничего настораживающего, невозмутимо продолжил:
— Наш театр отличается и широким репертуаром, и составом труппы, однако с русским Большим, конечно, не сравним…
Пришлось более решительно и резко повторить сигнал, что его удивило и смутило. Умолкнув, он сосредоточился на закуске, а я перевел разговор на другую тему. Только после обеда по дороге смог объяснить ему свою резкую реакцию и еще раз попросил не вести в общественных местах разговоры на темы, касающиеся России.
— Я же ничего особенного не сказал, — оправдывался Лимб, — просто тепло отозвался о Большом театре. Многие говорят об этом.
— Но ведь ты говорил так, как если бы мы оба хорошо знакомы с Большим театром и являемся знатоками русского балета, — пытался объяснить ему ситуацию, — а рядом сидят русские женщины, они могли услышать и обратить на нас внимание.
— Люди говорят между собой и о России, и о советском искусстве. Многие отзываются весьма позитивно, — не унимался Лимб.
Его настойчивость мне не понравилась, и я сдержанно, но необычно сухо сказал:
— Да, но нам этого делать не следует, чтобы не поставить под удар дело, которому мы с тобой служим.
— Я понимаю, — вздохнул он, — таков наш нелегкий крест…
Пытливый ум Лимба и его обширные связи среди различных по социальному положению людей приводили к получению полезной, подчас неожиданной информации. Однажды он с многозначительным видом спросил меня:
— Не заинтересует ли вас некто Конради? Он постоянно живет, кажется, в Швейцарии, а сейчас по каким-то делам прибыл на пол года к нам.
— Не тот ли это Конради, который убил в Лозанне советского полпреда Вацлава Воровского?
— Да, именно тот, — кивнул Лимб, внимательно следя за выражением моего лица.
Мы незамедлительно отправили в Центр телеграмму.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!