Я исчезну во тьме. Дело об «Убийце из Золотого штата» - Мишель Макнамара

Иллюзия избавления была жестокой и эффективной уловкой. Жертва, с которой однажды уже проделали этот фокус, в следующий раз, предположив, что НСВ ушел, ждала гораздо дольше. Некоторые пострадавшие, оцепенев от ужаса, ждали часами, ждали, пока не начинали петь птицы и слабый солнечный свет не проникал за края повязки на глазах. Запас времени перед звонком в полицию позволял НСВ удалиться от места преступления на большее расстояние.

К началу декабря сравнялось шесть недель с тех пор, как НСВ начал совершать нападения в округе Контра-Коста. Местные жители вели себя так же, как жертва, робко надеющаяся, что преступник покинул ее дом навсегда. Никто в Сакраменто или на востоке области залива Сан-Франциско – ни из общественности, ни в полиции, – не знал, что за время своего отсутствия там НСВ совершил два изнасилования на расстоянии сорока миль к югу, в Сан-Хосе: одно в начале ноября, второе – 2 декабря. И даже если бы об изнасилованиях в Сан-Хосе было известно, маршрут НСВ мог вызвать у людей чувство облегчения. Казалось, он неуклонно движется на юг: сначала в Конкорд, затем восемнадцать миль по шоссе номер 680 до Сан-Рамона, далее – в Сан-Хосе, в совсем другой округ.

С наступлением ночи в пятницу, 8 декабря, жители спальных районов у подножия горы Диабло, на восточной границе области залива Сан-Франциско, в таких городках, как Конкорд, Уолнат-Крик, Данвилл и Сан-Рамон, легли спать с ощущением, что их пощадили. Здравый смысл подсказывал, что преступник и дальше будет двигаться на юг и нападет на кого-нибудь в Санта-Крус или Монтерее. А здешние жители станут удаляющейся целью в его зеркале заднего вида. Худшее позади. Прошла полночь, пробило час ночи. В темных домах гудели холодильники. Прерывая тишину, изредка проезжали машины. Коллективный циркадный ритм перешел в режим покоя.

Но не везде. В Данвилле, чуть восточнее заброшенной железнодорожной ветки, доски забора высотой шесть футов в тени густых деревьев выгнулись под тяжестью перелезающего через него человека.

Ни один уличный фонарь не освещал дом в стиле ранчо, находящийся за оградой. Ночное время идеально подходит для того, чтобы лазить через заборы. Покров темноты манил неизвестного. Он шнырял по округе, одетый в черное, и искал редкие кляксы темноты среди освещенных домов. Его черные зрачки высматривали тень.

Он прошел через двор за домом к патио. Свет во всем доме был погашен. Женская сумочка осталась на кухонном столе. Для того, чтобы вскрыть раздвижные застекленные двери, потребовалось лишь небольшое усилие – это произошло почти бесшумно. Он шагнул в кухню. Где-то тихо играло радио. В этом доме площадью 2100 квадратных футов почти не было мебели и личных вещей, потому что его выставили на продажу. Последние два месяца дружелюбные риелторы охотно показывали дом незнакомым людям. Был ли этот человек одним из предполагаемых покупателей, на которого никто не обратил внимания? Если он и говорил что-нибудь, то невнятно. В то время как другие потенциальные клиенты задавали вопросы, означающие заинтересованность, этот посетитель мог показаться настроенным чуть критически, его сосредоточенность намекала на возможное недовольство. Старание запомнить, как выглядит дом внутри, было превратно истолковано как осуждение.

Он прошел мимо комнат с закрытыми дверями прямиком в большую спальню в северо-западном углу дома. Стоя в дверях, очутился лицом к постели, расстояние до которой не превышало десяти футов. Женщина лежала в постели одна. Она спала на животе, лицом в подушку, провалившись в сон, подобный «прыжку в пропасть со скалы сознания» – в него не погружаешься, а падаешь камнем. Кем она была за мгновение до того, как неизвестный грубо выдернул ее из ничем не отягощенного сна? Эстер Макдоналд[56] была миниатюрна: в те времена, когда ее имя было популярно, про таких говорили: щепка. На родине, в одном из штатов холодного Среднего Запада, она в девятнадцать лет вышла замуж. Брак продлился десятилетие и оказался бездетным и нежизнеспособным. Вдруг оказалось, что ей тридцать, а на Среднем Западе это больше, чем на побережьях. Песня «Мечты о Калифорнии» стала призывом к солнечному будущему. Они с подругой переехали в Сан-Франциско. «Лето любви» кончилось, но область залива Сан-Франциско сохранила репутацию места, где не исключены экспромты, где можно сбросить с себя груз прошлого и начать новую жизнь.

Появились новые места работы: в оптовом цветочном магазине и в компании по ремонту электродвигателей. Хозяин ломбарда на двадцать лет старше соблазнил ее украшениями и пригласил пожить с ним в Данвилле. Его дом находился в пяти милях от разлома Калаверас – крупного ответвления разлома Сан-Андреас. Спустя полгода они расстались полюбовно. Он съехал, выставил дом на продажу и разрешил ей остаться в нем, пока его не купят. У нее завязывался роман с коллегой, хозяин ломбарда по-прежнему находился на периферии. Сердечные дела оставались двойственными и неразрешенными.

Вот кем была женщина, спавшая в этом доме той холодной декабрьской ночью: она начинала жизнь заново в штате, где крытые фургоны переселенцев наконец остановились надолго и где начались легендарные преобразования; она имела не слишком благополучную личную жизнь, и вскоре ей придется измениться безвозвратно. Насколько длительной может стать травма, если вдруг оказывается, что теплое гнездышко, в котором ты только что спала, может стать твоей могилой? Время шлифует рваные края ран, но шрамы остаются навсегда. Безымянный синдром постоянно присутствует в организме, подолгу никак себя не проявляя, но иногда вдруг начинает распространять мощные волны боли и страха.

Чья-то рука схватила ее за шею. Какое-то тупое оружие уткнулось сбоку в горло. По меньшей мере десять следователей в Северной Калифорнии смогли бы точно предсказать первые слова, произнесенные шепотом в темноте:

– Не шевелись. Не кричи.

Он вернулся. Точнее, сделал петлю. Неопределенность его курса, произвольность нападений превратили его в непредсказуемую темную силу, волну преступности, состоящую из единственного человека.

Первые помощники шерифа, поднятые по тревоге, прибыли в 5.19 утра. Напряжение резко усилилось при виде красноречивых свидетельств. Завязанные узлом белые обувные шнурки. Разорванное на полосы оранжевое полотенце. Перерезанные телефонные провода. В доме царил бодрящий холод. Неизвестный отключил термостат и радио – видимо, чтобы их шум не мешал прислушиваться. Работали рации. Звонили телефоны. В синевато-черных предрассветных сумерках начали прибывать люди. Подъехал следователь Ларри Кромптон, чтобы осмотреть место преступления. Поиск значимых деталей помог ему сосредоточиться, привел в состояние боевой готовности, несмотря на ранний час. Он отметил и табличку агентства недвижимости во дворе перед домом, и пустующий дом по соседству, и железнодорожные пути за задним двором – идеальные условия, разжигающие НСВ и направляющие его к единственной цели.

Через несколько недель Кромптона повысят в звании до сержанта, он присоединится к срочно сформированной специальной группе, занимающейся делами НСВ. Входя в тот дом и слыша, как за ним закрывается дверь, Кромптон еще не подозревал, что будет расследовать это дело весь остаток своей жизни. Оно станет чем-то вроде игры в «виселицу», в которой он наотрез отказывался проиграть: все догадки были ошибочными, фигурку человечка из палочек уже почти повесили. Кромптон не делал последний ход, старался оттянуть поражение, ожидая, что или он сам, или кто-нибудь из его преемников переломит ход событий и заполнит все пробелы. Только тогда будет поставлена точка и длительная, изнуряющая погоня в темноте увенчается обретением простейшего и вожделенного трофея – имени человека.