Дело о жёлтых хризантемах - Лариса Куницына

в могилу, предварительно лишив разума и воли. Через какое-то время при увеличении дозы, ты вполне мог бы впасть в беспомощное состояние и стать жертвой несчастного случая, который был бы подстроен убийцей.

— Но почему? — изумился Теодор. — Что этот негодяй имеет против нашего графа?

— Откуда мне знать? Я здесь всего лишь гость, живу спокойно в своей башне и больше интересуюсь прогулками по лесу, чем вашими делами. Но мотивы обычно таковы: месть, жажда денег и власти или любовь. Любовь почему-то кажется мне в данном случае маловероятным мотивом. Остаются обида, деньги и власть. С кем ты ссорился последнее время?

— Ни с кем, — пожал плечами Марк. — Только с тобой, но мы каждый раз мирились.

— Это не в счёт. И я не стал бы травить врага морфином, а просто съел бы его. Это проще и приятнее. Значит, остаются деньги и власть. У тебя есть здесь и то и другое в практически неограниченном количестве. Кто наследует тебе? — Джин Хо задумчиво взглянул своими холодными узкими глазами на Теодора.

Тот обиженно вспыхнул и едва не схватился за кинжал на поясе, но Марк положил ладонь ему на руку.

— Это не он. Он не стал бы причинять вред Орианне, он её любит. К тому же он искренне предан моей семье.

— И я вряд ли унаследую что-то, — проворчал Теодор. — Скорее, в случае смерти графа де Лорма маркиз де Лианкур прикажет запороть меня за нерадивость.

— Такое тоже возможно, — согласился Марк.

— И других наследников у тебя нет? — прямо спросил Джин Хо.

— Мне может наследовать наш с Мадлен ребёнок, — ответил он. — Но следует учесть, что Лорм достанется ему, только если это будет мальчик и король соизволит сделать его графом де Лормом. Моему дяде Роберу в этом было отказано.

— Да, от недобросовестных наследников Лорма тебя защищает воля короля, — проворчал Джин Хо. — Я не знаю, Марк! Травить тебя опиатами из спортивного интереса довольно глупо, а жажду убийства этот негодяй вполне может удовлетворить, убивая девиц. Может, ты ему просто не нравишься? Может, он завидует твоей красоте? Тому, как ты возвысился? Или он влюбился в твою жену и хочет устранить соперника?

— Зачем тогда покушаться на Мадлен?

— Это была случайность. Жёлтая хризантема в букете белых была принесена в комнату твоей кузины и предназначалась ей. Кто мог знать, что Мадлен сядет рядом шить?

— Логично, но влюблённость в Мадлен как-то не вяжется с упорными попытками извести Орианну. Здесь что-то другое, — Марк устало потёр лоб. — Ведь были ещё служанки. Даже если Жоржетта погибла случайно, забрав цветок с подушки Орианны, то Манон была убита намеренно. Или нет?

— Кто знает? Хотя, ты прав, всё это не то что бы лишено смысла, но смысл от нас пока ускользает, поскольку нам что-то неизвестно. Я наелся и хочу спать. Ты отнесёшь меня в мою комнату?

Теодор изумлённо взглянул на Джин Хо, но Марк только усмехнулся и молча кивнул.

Уложив лиса в постель, Марк укрыл его одеялом и какое-то время сидел на краю постели, борясь с искушением прилечь рядом. Он то и дело возвращался к размышлениям о том, кто может творить злодеяния в его замке, но перед глазами то и дело снова всплывали мерцающие в темноте каменья, украшавшие старинную раку. Не связаны ли эти убийства и покушения с этой страшной тайной? Но это значило бы, что она известна ещё кому-то, а это уже совсем плохо. Как давно появилось это проклятие, губившее девушек? Самый давний известный ему случай — это смерть Жанны, матери Теодора. Но, возможно, это случалось и раньше. Сколько лет или, может, веков собирало оно свою страшную дань?

Он устал, мысли путались, и ему хотелось просто отдохнуть. Вернувшись на террасу, он какое-то время стоял там, глядя на сад. В голове было пусто и что-то тяжело давило на плечи.

— Ваше сиятельство, — неожиданно услышал он позади встревоженный голос и, обернувшись, увидел Жаккара. — Из Рошамбо вернулся Марселон, — сообщил тот, — и хочет срочно доложить вам о том, что сумел выяснить. Он считает, что это может быть важно!

— Хорошо, Эмиль, позови его, — кивнул Марк и присел на балюстраду.

Вскоре появился Марселон и тут же принялся кланяться, извиняясь за то, что задержался в Рошамбо так долго.

— Мне пришлось заказать у этого сквалыги дорогой наряд и ждать, пока он его сошьёт, потому что у него была очередь заказчиков, — пояснил он. — Наряд я заказал не себе, а своему хозяину, потому как такой гусь, как я, будет довольно нелепо смотреться в бархате.

— Не прибедняйся, ты видный мужчина, — усмехнулся Марк. — Так что ты выяснил?

— Не так, чтоб много. То чёрное узорчатое сукно было закуплено портным в большом количестве, мне удалось получить список лиц, заказавших одежду из него, я успел выяснить о них немало, но ничего такого, что указывало бы на негодяя, замыслившего против вас зло. Это всё богатые торговцы и дворяне, которые не слишком интересуются тем, что происходит за стенами их города. Я спросил у господина Томази, не шьёт ли он или его подмастерья из остатков ткани кошельки, но он отверг это предположение, сказав, что подобная работа не для мастера его уровня. Однако после этого он вспомнил, что госпожа де Невиль всегда забирает все лоскутки, оставшиеся от отрезов ткани, из которой заказывает одежду, ссылаясь на то, что она оплатила отрез, а не ткань на пошив костюма. Так делает только она. Вот он и подумал, что, может, она сама на досуге шьёт из лоскутков кошельки и прочую мелочь.

— Возможно, что ещё?

— Как я и сказал, мне пришлось задержаться в городе, и я решил разузнать побольше о семействе де Невилей. Об управляющем там знают немного, он родом с востока королевства, приехал сюда когда-то с графом Аделардом и с тех пор почти безвылазно живёт в замке, приезжая лишь по делам. Он замкнут, друзей там не имеет, может потому, что до сих пор болезненно воспринимает своё увечье. А вот госпожу Женевьеву, как выяснилось, там знают. Она родом из Рошамбо, у неё есть там знакомые и подруги. Я порасспрашивал о ней. Все отзываются об этой даме с уважением, и лишь раз я услышал то, что меня насторожило. Некая торговка, чья лавка расположена на краю рыночной площади, сказала, что не будь Женевьева такой красоткой, её пепел давно был бы развеян по этой самой площади. Я расспросил её об этом, но она говорила неохотно, и мне пришлось знатно её подпоить. Вот после этого её язык