Об искусстве и жизни. Разговоры между делом - Ирина Александровна Антонова

удивляет.

В этот момент приехал сам маэстро Дзеффирелли, которого мы приглашали присоединиться к нашему разговору. Сначала возникла некая путаница с языками, точнее, не могли выбрать, на каком лучше говорить — на французском или итальянском, хотя маэстро был готов и к английскому. Начали на французском, а потом все-таки ушли на такой родной и любимый Ириной Александровной итальянский язык.

ИА: Я рада, что сегодня сам маэстро Дзеффирелли присоединился к нашей беседе, и у нас есть возможность от него самого получить ответы и уточнить многое интересующее нас в его творчестве.

Франко Дзеффирелли: Да, я немного опоздал, но мне 81 год, поэтому приходится применять разные секреты сохранения молодости и не торопиться.

ИА: Согласна, хотя, мне кажется, вы очень молодо выглядите, и можете мне в этом верить, я ведь старше вас.

ФД: Не может быть! Хотя я знаком с одним месье, которому 114 лет, и он видел все.

ИА: На мой взгляд, 114 — это немножко слишком…

ФД: Слишком, но никогда недостаточно. Умирать надо вовремя, но у каждого это свое время. Дожить до 120-ти совсем не плохо, важно, что вы делаете в те лишние годы, что вам достались. Есть ведь и те, кому 60, а они уже ничего не делают. Важно быть в творчестве, любить, знать, что ты делаешь, постоянно учиться. Не все известные мне люди способны на это. С возрастом мы приходим к правде. Ну да ладно, вся съемочная группа ждет нас! Давайте начнем!

(Хлопает в ладоши). Раз, два, три! Антонова — Дзеффирелли, вперед!

Ирина Антонова и Франко Дзеффирелли на выставке «Дзеффирелли. Искусство спектакля. Работы театрального художника» в ГМИИ им. А. С. Пушкина, 2004. © ГМИИ им. А. С. Пушкина

ИА: Дорогой маэстро, я очень рада, что вы согласились представить в Москве вашу выставку именно в нашем музее. У нас в России вас хорошо знают как кинорежиссера, но, скорее всего, совсем не знают как сценографа и художника. Поэтому это большая честь для нас — показать ваше художественное творчество.

ФД: Да, я даже не очень могу поверить, что мне так повезло стать центром такого внимания. И, конечно, я очень рад возможности представить свои работы в столь важном, значимом культурном контексте, в мире Пушкинского музея. Мы все знаем, какие великие художники здесь представлены, и синьора Ирина почувствовала мое скромное стремление выразить себя как художника.

Кинематограф — это великое изобразительное средство, великий разоблачитель, но это и великое культурное достижение. Кинематограф дает нам ключи от многих проблем, но мое художественное творчество даст посетителям музея ключи от моих личных проблем, возможность узнать меня, меня-художника.

ИА: Вы родились во Флоренции. Мне кажется, в некоторых ваших работах угадывается масштабность ренессансного искусства. В каком отношении находится ваше творчество к традиции флорентийцев?

ФД: Вокруг меня всегда была великая культура Возрождения. Эта культура вышла из Флоренции и повлияла на весь мир, но во Флоренции вы поневоле вступаете в диалог с великими. Я ходил в школу мимо работ гениальных творцов, мимо статуи Давида работы Микеланджело, мимо созданий Донателло. Мое видение мира создавалось под влиянием великого флорентийского искусства и великой флорентийской литературы. Для нас, мальчишек, эта красота была нормой. Сегодня я могу уже опираться и на культуру других великих городов: Милана, Рима, Парижа, Лондона. Но, конечно, сама Флоренция, культура фресок, архитектуры, всегда присутствует в моем творчестве, все связано с флорентийскими мотивами. Все великие флорентийцы — мои вдохновители. Леонардо — художник, Микеланджело — скульптор, Брунеллески — архитектор. Естественно, я же сам флорентиец!

ИА: Насколько я знаю, выставка, которую вы у нас делаете, это третья ваша выставка. Я не ошибаюсь?

ФД: Да, третья, и самая сложная! Я делал выставки во Флоренции, в Национальной галерее Афин. Выставками я представляю итог четырехлетней работы, результаты развития моего стиля, все самое сильное, все самое интересное и важное для меня. Выбор работ для выставки — очень тяжелый труд, самый трудный выбор для меня.

ИА: Скажите, в искусстве итальянского XX века что вы предпочитаете? Я имею в виду изобразительное искусство?

ФД: Многое! Великие футуристы, Моранди, Джорджо де Кирико, Карло Карра, Марио Сирони. Великая итальянская школа XIX века, очень мощная школа. И архитектура. Архитектура — будущее мира. Италия многое делает в архитектуре, в Риме очень много нового, интересного: модерн, современность.

ИА: Вы дружили с кем-нибудь из итальянских художников второй половины XX века? Таких как Гуттузо или Мессина?

ФД: Да-да, дружил. С Ренато Гуттузо, с Джакомо Манцу…

ИА: Я была членом общества друзей Манцу. На мой взгляд, он великий скульптор XX века. Манцу подарил несколько своих вещей нашему музею. Гуттузо тоже.

ФД: Да, произведения Манцу прекрасны, но их не замечают, увы. Надо работать, надо собирать его произведения. Я пытался несколько раз заинтересовать людей, но не очень получается. Им было развито собственное творческое направление. Его работы сейчас находятся в крупнейших музеях мира. Было бы хорошо собрать все труды Манцу в одном месте, но у нас нет собраний и других великих — даже собрания Микеланджело, собрания Леонардо да Винчи. Мы не можем купить и работы Манцу. Его коллекция есть, но в Национальной галерее Чикаго, в Америке. Есть его скульптуры и в Риме, туда можно приехать, увидеть. Его скульптуры грандиозны, великолепны. Они уродливы, но прекрасны. Его работы есть и в сельской местности, и в Соборе Святого Петра. Великий памятник, «Врата смерти», созданный по просьбе Папы римского, — «треугольный Папа», «Троица Папы».

ИА: Манцу нам подарил фигуру кардинала.

ФД: Да, ту самую? В форме треугольника? Она прекрасна!

ИА: Скажите, какая ваша работа вам дороже всего на этой выставке?

ФД: О, это слишком трудный выбор, я люблю все свои работы. Давайте оставим это на усмотрение зрителей.

Я расскажу вам, как мне понравилось работать в Большом театре над «Травиатой». Работы было много, она была сложной технически, но очень интересно находиться в Москве, в центре ее культурной и эмоциональной жизни, в самом Большом театре. Конечно, было трудно, я старался сделать все технически совершенно, как делал в Ла Скала, но в Большом это не так просто. Первая проблема, с которой мы сталкиваемся в театре, — это пространство сцены. В «Травиате» я экспериментировал с пространством. В Москве я попытался заставить пространство играть, подчеркивая драматизм ситуации.

ИА: Меня поражает ваше воображение! Вы, когда возвращаетесь к какой-либо постановке, будь то «Травиата», «Трубадур» или «Аида», вы