Комонс II. Игра по чужим правилам - Борис Батыршин

Наверное, он перехватил мой взгляд, потому что широко улыбнулся, поднял обе руки и что-то отрывисто бросил спутникам. Водитель повторил его жест; секунду спустя, то же самое сделал и второй, предварительно выщелкнув магазин. Перуанец же сцепил руки над головой в приветственном жесте, потряс ими и медленно произнёс непонятную фразу на испанском, обращаясь к Карменсите. Кубинка удивлённо вскинула голову и ответила чем-то столь же загадочным. Услыхав ответ, она рассмеялась и стала засовывать в карман пистолет – оказывается, всё это время она держала его в опущенной руке. Я вопросительно посмотрел на неё.

– Не волнуйся, компаньеро Эугенито. – сказала кубинка. – Это друзья. Сейчас они помогут нам выдернуть машину – и поедем дальше.

– Так вы ехали за нами от самой Лимы? – спросил я Хорхе. Это имя значилось в визитке, которую он вручил мне в Лиме, и именно так он представился моим спутникам.

– Так и есть, компаньеро! Я ждал вас на заправке «Шелл» у въезда в город, и с тех пор не упускал из виду. Мне было приказано обеспечить вашу безопасность – вот я и обеспечивал. А на машину не смотрите – эту я взял уже в Ла-Пасе, когда ко мне присоединились Ибар и Пэкуито.

Хорхе непринуждённо болтал, сидя за рулём нашего фургона – он настоял на этом под предлогом того, что «компаньеро Кармен не знает дорогу, а ночью в горах прошёл сильный дождь, обочины кое-где сильно размыты». Мы, понятное дело, не спорили – доказательства правоты этого утверждения в виде висящего над пропастью «Фольксвагена» были свежи в моей памяти.

– Они оба чилийцы, как и я. – продолжал Хорхе. – В сентябре семьдесят третьего, когда эти cerdos fascistas[16] убили президента Альенде, мне пришлось бежать из страны. Я перебрался сначала в Аргентину, потом на Кубу, многому там научился – и вот вернулся домой, чтобы бороться против Пиночета.

Я поёрзал на сиденье, устраиваясь поудобнее.

– А где же вы тогда выучили русский? Ведь на берлинском фестивале вы никак не могли оказаться?

Среди моих учителей на Кубе были аmigos rusos[17] – усмехнулся он. А немецкий я изучал в университете, вот и пригодилось. Вы уж простите за тот розыгрыш в аэропорту – но вы выглядели чересчур беззаботным, вот я и решил, что вам не помешает немного встряхнуться. Расслабляться нельзя, Перу только на первый взгляд кажется спокойной и мирной страной.

Он помолчал и добавил:

– У нас много тех, кто ненавидит fascistas, и не только наших, чилийских. И когда нас попросили помочь выжечь их гнездо в Аргентине – мы не раздумывали ни секунды. Если эти chupapollas…[18] рerdóneme[19], сеньора Кармен, вырвалось…

Хорхе посмотрел на часы.

– К вечеру надо быть в Коройко. Вас ждут.

– Ждёт? Кто? – Карменсита сверкнула на чилийца глазами.

– Увидите.

Машины резво катились по бесконечному серпантину – скальная, кое-где поросшая кустиками стена слева, головокружительный обрыв, пропасть, словно ванная, наполненная мыльной пеной, залитая облаками – справа. Камино-Лос-Юнгас пуста, словно Земля в первый день творения, и Кармен, покопавшись в бардачке, вставила в магнитофон новую кассету. Мелодия отразилась от противоположного края ущелья, и я невольно подхватил, мешая испанские слова с русскими:

И – слова припева, выплёскивавшиеся на уличные митинги и баррикады по всему миру, несчётно звучавшие в радиопередачах, под старенькие гитары у пионерских костров и с подмостков студенческих интербригад:

15-е декабря 1979 г.

Боливия, Коройко

Вечер ответов на вопросы.

Коройко, крошечный, тишайший городок, скорее даже деревня, лежит на высоте в полторы тысячи метров у подножия отрога Cerro Uchumachi на западе Боливии, в провинции Северный Юнгас. Дорога сюда проходит мимо ярко-зеленых полей – плантации коки, как объяснил Хорхе, на которых и трудятся большинство местных жителей. Селение окружает волнистый, покрытый лесом, ландшафт, над которым вздымаются заснеженные вершины. Кордильера-Реаль. Мы проехали мимо местного культурного центра – церкви Сан-Педро и Сан-Пабло, полюбовались на изображения красной хохлатой птички, андского скального петушка, на воротах богатых домов – символа и талисмана этого городишки, и по мощёным улочкам покатили к отелю – одному из двух, имеющихся в Коройко. Стемнело; на улицах стало оживлённее, из хриплых радиол во дворах доносилась музыка, шумные весёлые продавцы предлагали продукцию местных пекарей и цыплят на гриле в пряном, очень остром соусе.

Мы не польстились на продукцию местного фастфуда – Хорхе обещал хороший ужин в отеле. Но нам, всем троим, стало не до еды, когда мы увидели, кто встречает нас возле отеля – прямо у ворот, под вывеской с надписью «Villa bella».

Генерал, как и наш проводник, был в полувоенном наряде, с большим бразильским револьвером «Таурус» на ремне, рукавами, закатанными до локтей, и в молодецки заломленном чёрном берете.

Никогда не видел дядю Костю в таком костюме – казалось, он разом скинул не меньше пятнадцати лет, и в глазах за неизменными тёмными очками, плясали чёртики. Но настоящее потрясение я испытал, увидав того, кто стоял за его спиной.

Удивительно, но и здесь, в боливийской глуши, он выглядел, как советский инженер или учитель, из райцентра где-нибудь в Нечерноземье. Разве что, костюм сменил на джинсы и рубашку-гавайку, в которых здесь расхаживала половина мужского населения.

Позади этой парочки маячил Толя с карабином на плече – как мне показалось, он цепко контролировал спутника генерала. За его спиной, во дворе отеля, я разглядел несколько парней, вооружённых «Гарандами», бельгийскими штурмовыми винтовками ФН-ФАЛ и гангстерскими «Томми-ганами» – некоторые даже с огромными дисковыми магазинами. Под навесом у дальней стены приткнулся помятый пикап – то, что стояло у него в кузове, прикрытое брезентом, наводило на мысль о крупнокалиберном пулемёте на треноге. Я сразу вспомнил «технички» ливийских повстанцев и иракских джихадистов.

– Вижу, ты, Женя, узнал нашего общего друга?

Генерал улыбнулся. Такой улыбки я у него тоже не видел – не тёплая, домашняя, какой он улыбался на семейных застольях или наших посиделках за самоваром на веранде «спецдачи», а совсем другая – тонкая, хищная, одними губами, без участия прочих мускулов лица и глаз, надёжно скрытых, впрочем, за тёмными стёклами очков.