Дом без номера - Мария Бережная

Время от времени кто-нибудь из нашей семьи пытался найти причину проклятой задумчивости, но добром это, как правило, не кончалось. Хуже всего пришлось моему дяде Аскольду: он размышлял над этим вопросом, сидя на крыше, и свалился. С тех пор мы стараемся не углубляться в эти материи.

Я решил извлечь выгоду из родового проклятия и поступил на философский факультет. Сказать по правде, это было ужасно: там нашлось слишком много всего, о чем мне хотелось подумать! Через пару лет, обнаружив себя всё еще на первом курсе, я покинул университет.

И, мне кажется, нашел для себя отличный выход.

Я работаю «живой скульптурой» на площади. Могу часами, а то и днями стоять неподвижно. Могу думать столько, сколько захочу: люди вокруг ко мне уже привыкли. Раз в два дня, если я опять о чем-то слишком глубоко задумываюсь, приходит наш дворецкий и уводит меня в поместье.

Единственный недостаток – голуби. Они принимают меня за настоящую статую, но я думаю… Когда-нибудь я обязательно придумаю, что с этим делать!

* * *

Руфа закончила и выжидательно посмотрела на русалку: приятно же, когда кто-то восхищается твоими снами. Ведь это не сны, а целые жизни!

Но Лорелей не восхищалась. Она сидела, погруженная в такую глубокую задумчивость, что Руфе больше ничего не оставалось, как принять это за комплимент.

А тем временем Бендер вывел Мишку на крышу и огляделся. Хотя мог бы этого и не делать: призрак и так знал, что кроме них на крыше никого нет. Он чувствовал это кожей.

– Рассказывай.

Мишка грустно посмотрел вниз и медленно выдохнул, сразу став старше. Теперь ему было около двадцати пяти лет.

– Ого, парень, ты меня изумляешь! А до тридцати можешь повзрослеть? – постарался растормошить его Бендер.

– Нет, только до двадцати восьми. До тридцати я еще не дожил, – честно ответил Мишка.

Потом помялся немного и под насмешливо-изучающим взглядом призрака начал:

– Знаешь, это даже хорошо, что ты тут! Ты сейчас надо мной посмеешься, и мне станет легче. Правда же?

– Я очень постараюсь. Только ты уж говори по делу, чтобы мне зря не растрачивать яд.

– Понимаешь… Я очень долго был увлечен Марией, – Мишка вздохнул.

– Неплохое начало! Особенно хорош надрыв в голосе. Я бы так не смог, – одобрил Бендер.

Мишка остро глянул на него из-под светлой лохматой челки, но продолжил:

– Я подозревал, что у нее кто-то есть. Но не мог же я за ней следить!

– Спросил бы у меня.

– Если б я спросил, то сразу бы потерял надежду… на то, что у нее никого нет.

– Ай, парень! Она. Живет. В одной. Квартире. С Микро! Какая тут надежда?

Мишка снова душераздирающе вздохнул. Бендер посерьезнел. Он подошел к парню, который сгорбился на самом краю крыши. Присел на корточки и жестко, даже зло (скорее по привычке) заглянул Мишке в лицо, заставляя его смотреть глаза в глаза и внимательно слушать каждое слово:

– Запомни это состояние! Запомни вкусное ощущение разбитого сердца! Запомни, как тебе сладко и больно – значит, у тебя есть всё, чтобы любить. Поверь мне, Мишка: нет большего вдохновения, большего удовольствия, чем быть влюбленным! А потом, если получится, – жить рядом с любимой. А если не получится, – упиваться разбитым сердцем и представлять: «Вот это я мог сказать или сделать по-другому, и тогда она стала бы только моя».

Мишка вскинул голову:

– Думаешь, я смог бы?

– Нет. Мария и Микро – прекрасная пара. Они будут вместе очень долго. Откуда-то я совершенно точно это знаю.

Мишка только вздохнул и опять стал смотреть вниз. Бендер распрямился и с удовольствием потянулся.

– Знаешь, если ты собираешься продолжать в том же духе, то я, пожалуй, приведу Адама. Снимать с крыш чокнутых самоубийц – его забота. К тому же, Тай от него ушла… Правда, ненадолго, но он еще об этом не знает.

– Как?! – удивился Мишка.

Ему казалось, что уж за Тай и Адама можно не беспокоиться: эта пара сразу начала дышать одним воздухом и даже, казалось, видеть одни и те же сны.

– А вот так! Превратилась в кошку и ушла в свою старую квартиру. У них это временно, не переживай. Зато сейчас вам с Адамом есть о чем поговорить.

– Мне и с тобой есть о чем поговорить, – сказал Мишка и внимательно посмотрел на призрака. – Расскажи мне о Карле.

– Ты можешь всё спросить у нее сам, – Бендер нахмурился и отвернулся.

– Она не знает о твоем существовании?

– Нет. Карла – врач и материалист до мозга костей. Правда, это не мешает ей верить в чудеса, но… Думаю, что из них с Доктором получилась бы отличная пара. Как считаешь?

Мишка изобразил что-то среднее между кивком и неопределенным пожатием плечами. Бендер принял это за согласие и куда-то исчез. Может, пошел за Адамом.

– Я считаю, что из вас двоих получилась бы прекрасная пара. И вообще, это… это же так несправедливо! – пробормотал себе под нос Мишка и привычно направился к Мими.

В квартире Мими всё оставалось по-прежнему. Камин и толстый пушистый ковер, на котором она так любила лежать, свернувшись калачиком. Только самой Мими не было – она уехала с Генрихом в свадебное путешествие, поэтому квартира казалась темной, пустой и холодной.

Мишка закрыл глаза и вспомнил, какой испуганной и одновременно счастливой выглядела Мими, когда выходила из Дома, вцепившись в руку своего мужа. Генрих приобнял ее за плечи и тихонько нашептывал ей на ухо что-то ласковое всю дорогу от подъезда до машины. Мими шла так осторожно, словно ступала не по асфальту, а по битому стеклу. Малейшее дуновение ветра – и она бы сбежала обратно домой! Но сейчас она счастлива и шлет открытки, полные солнечного света, из далекой Южной Африки.

– Смешные дети. Вот ведь стагый дугак! Нашел куда везти девочку! – довольно ворчала тетушка Софа, когда читала письма Мими.

Она писала почти каждый день и собиралась вернуться только через полгода. Когда-то Мишка сам предсказал ей это путешествие, а сейчас лежал на ее ковре, смотрел в потолок и закрывал руками дырку, разраставшуюся у него в груди.

Может, Бендер прав? Может, в самом деле нужно отпустить всё и расслабиться?

Мишка осторожно убрал руки от груди, сделал несколько пробных вдохов и выдохов. Сосредоточился на черной кованой люстре и стал представлять, что он – желе. Или пудинг – тоже неплохо. Вот его кости стали полностью мягкими… Кожа, мышцы, сухожилия – всё сделалось полупрозрачным и желтым…

Был мальчик Миша, а стало лимонное желе. Желе ни о чем не думает и не грустит. Ему не бывает больно. Только ковер потом придется отстирывать.