Содержанки - Татьяна Веденская

– На трассе из Завидова.

– Это провокация! – вдруг подал голос «генерал».

– Да конечно! – фыркнула Марина и с ненавистью посмотрела на мужа. Потом повернулась к офицеру и добавила сухо и по-деловому: – У него в машине, кстати, есть видеорегистратор.

– Ну не сука ли?! – Слова вылетали из его рта неровно, скомканно, язык заплетался, и усталость, помноженная на море выпитого алкоголя, сказалась. Вася с трудом мог сосредоточиться и держать ровно голову.

– А вы откуда знаете? – спросила Маша, подавая знак оператору.

– Я там была. Я ехала практически следом. Он его бросил на дороге. Мужчина стоял на обочине, продавал жидкость для омывайки, – пояснила Марина, совершенно готовая дать все нужные показания и выложить все необходимые подробности. Меньше всего ей хотелось, чтобы каким-то нелепым образом эта история сошла ее мужу с рук. Больше, чем когда-либо, Марина была готова к разводу, и особенно к разводу с мужем, отбывающим какой-нибудь симпатичный, длительный срок заключения. Юля жива, и слава небесам, что она жива. Но другой человек умер, так что козыри на руках у Марины были.

– Чурка! – пробормотал «генерал».

– Там были свидетели, они и опознали машину моего мужа. Я вызвала «Скорую», но мужчина был уже мертв.

– Какой кошмар! – Маша закрыла рот рукой, потом перемигнулась с Леней.

Они вместе с криминалистами пошли вниз, к Porsche. Маша любезно позволила криминалистам считать снятую с видеорегистратора SD-карту на ее переносном компьютере. Момент удара, когда тяжелый тонированный джип слетает с курса и делает резкий бросок, совершая наезд на торговца омывайками, был запечатлен очень четко и ясно.

– Оппа! – воскликнула Маша, глядя, как с глухим звуком от удара тело худощавого невысокого человека подлетает вверх, затем раздается еще один удар, предположительно о крышу Porsche, затем все стихает.

– И он уехал, получается, – уточнил криминалист.

– Выходит, так, – подтвердил Леня. Машина на картинке простояла не больше двадцати секунд. Открылось стекло окна с водительской стороны, потом раздались какие-то голоса, какие-то крики и мат из салона машины. Потом машина рванула с места и, виляя по дороге, быстро набрала скорость.

– Ну вот и новость! – воскликнул Леня, поглядывая в сторону определенно довольной журналистки.

Но той было некогда с ним перемигиваться. Работа кипела. Маша отдала карту криминалистам, а скопированный файл тут же отослала в редакцию, с которой уже созвонилась. Блок должен был пойти в утренний выпуск, и до этого ей, Маше, с бригадой нужно было еще попасть на место совершения ДТП. Тут, в этой элитной квартире, залитой кровью, ей было нечего делать. К тому же тут все были живы, во всяком случае пока, и подснять всех их, включая и жертву огнестрела, можно было и позже. Сейчас нужно было ехать туда, где трупы. Хвала кинобогу, трупы все-таки состоялись! И если Маше повезет, она может успеть на место еще до того, как завернутого в полиэтилен героя новостей увезут в морг.

Архипов сидел на своей кухне, где, как всегда, висело развешанное матерью белье. Он всегда поражался, насколько бесконечной могла быть ее стирка. Неужели столько грязного белья от двух одиноких взрослых людей? Он все время на работе, его гардероб, по сути, служит только одной цели – это то, что он надевает на себя «до» и «после». Все остальное время он носил свою медицинскую форму – голубой хирургический набор, или комплект медбрата, или, на худой конец, белый халат. Весь его гардероб, если только к содержимому шкафа Архипова можно было применить это слово, состоял из пары пиджаков, нескольких джинсов и купленных на распродажах рубашек. Архипов был равнодушен к одежде. Он был неравнодушен к людям.

Самая главная его проблема в жизни состояла в том, что он страдал комплексом спасателя. Еще со времени школы он все время норовил влезть в чужие проблемы и принимался их решать. Он подтягивал приятеля по истории и математике, давал списывать со своих записей в институте, выслушивал бесконечные жалобы бывшей жены и друзей, внимательно обследовал каждого пациента, вытаскивал чьи-то машины из сугробов. Заканчивалось это каждый раз одинаково: никто не стремился не только отплатить добром за добро, это бог с ним, Архипов ничего и не ждал, но люди не становились лучше, не пытались наладить свою жизнь, не извлекали уроков из собственных ошибок.

Те, кто пил, продолжали беспробудно пить. Те, кто кашлял по утрам, так и не бросали курить. Жена ушла от него, хоть это и не принесло ей никаких существенных перемен или облегчения. Она так и не согласилась родить ребенка, потому что боялась ответственности и берегла фигуру. Мать целыми днями стирала, смотрела телевизор, верила всему, что там говорят, и подробно пересказывала увиденное сыну – с преувеличениями и вольными отступлениями. Все оставались точно такими, как есть, и мир никак нельзя было сделать ни лучше, ни хотя бы просто приемлемым.

Только Юля внесла некоторый сумбур в его существование. Только она выбивалась за рамки традиционного устройства вещей, разрушая его представления о людях, о которых он давно уже был невысокого мнения. Юля была красива, умна, печальна и трогательна, когда она смеялась, будто загоралось солнце. Когда смотрела в окно, думая, что ее никто не видит, на ее лице появлялось выражение такой странной необъяснимой беззащитности, что хотелось схватить ее и прижать к себе и кормить с рук клубникой. Что-то такое случилось с его сердцем, что он принял эту женщину сразу и без всяких сомнений, хотя поводов сомневаться было достаточно. Она была слишком хороша, но даже не это самое страшное. Она была слишком ухожена, слишком грациозна, слишком хорошо умела себя держать. Это не могло быть таким сверхщедрым даром природы, это должно было иметь какие-то еще причины. И если бы он только потрудился немного пораскинуть мозгами – он бы понял, что перед ним женщина, которая имеет достаточно средств и времени для того, чтобы заниматься собой и только собой. Экономист?! Ха-ха-ха! Три раза «ха-ха»! Наивный чукотский ты юноша, Архипов. Нашел, в кого влюбиться без памяти.

Все сходилось. Поэтому-то она и не звонила, поэтому-то и не отвечала на звонки. И командировки ее были – только трюк. Она приходила, когда хотела, брала то, что по каким-то нелепым причинам ей понравилось, и уходила, как вор – потихонечку, пока ничего не случилось и ее не поймали. Черт знает, что ей нужно было от него. Может, она от такой своей богатой и сытой жизни скучает без меры? Может, ей захотелось разнообразия. Может, она питается страданиями влюбленных мужчин?

– Она не такая, – нашептывал внутренний голос.

– Не такая?! – возмущенно восклицал Архипов, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.

Когда раздался звонок и он услышал в трубке голос Марины, он удивился бесконечно. Три часа ночи, совершенно неприличное время, чтобы звонить. По ее голосу стало понятно, что она навеселе, причем сильно. Возможно, она решила поболтать спьяну со старым приятелем? Он всегда чувствовал, что нравится Марине. И никогда не мог ответить ей взаимностью. Но, не желая ее обижать, продолжал пить с ней чай, слушать ее разговоры, когда ей нужны были свободные уши. Марина была несчастлива в своем замужестве, и это было всем известно. Ее муж – какой-то дико высокопоставленный деятель от «органов», обращался с ней совершенно недопустимо, даже бил. Марина скрывала это, сорила деньгами, набивала себе цену, пыталась показать всем, какой у нее удачный брак. Архипов относился к Марине с сочувствием, но поводов звонить в три часа ночи не давал.