Пасынки фортуны - Эльмира Нетесова

— Иди домой! — строго приказала Кузьме Валентина и предупредила: — Приведи себя в порядок и зайди в милицию. Разобраться надо. — Но, подумав, предложила: — Лучше я сама зайду. Попозже.

Кузьма умылся, переоделся. Глянул на себя в зеркало. Да, без синяков и его не оставили. Такого фингала под глазом он давно не имел. «Стареть начал. Раньше меня никто не успевал на кулак взять. А тут вон как изрисовали…» И тут же вспомнил об обнове для жены. Достал валенки, заставил Катерину примерить их. И услышал злые голоса во дворе. Когда выглянул из двери, глазам не поверил: Валентина, сшибив с ног громадного мужика, гасила горящий угол избы.

Кузьма схватил первую же попавшую под руки тряпку, сшиб пламя. Дико, по- звериному, кинулся на мужика. Вдавил пальцы в глаза. И, если б не Валентина… Сшибла Огрызка с поджигателя. И велела Кузьме быстро прийти в милицию. Сама повела пойманного в отделение.

Неделю гудел поселок. Всех виновных отправила милиция в воронке в Магадан. Но жители никак не могли смириться с тем, что четверым мужикам предстоит суд, а фартовые — сухими из воды вышли. И Катерина ходит в жертвах… Ей вслед не одно злое пожелание было послано. Ее проклинали, ругали на все лады. А она словно не слышала. Ходила по поселку, подняв голову, и никого вокруг себя не видела и не замечала.

Кузьма, после случившегося, обнес избу крепким забором из металлических прутьев. Такие не только человеку, трактору не согнуть. На концах — острые пики. Высота забора такая, что и здоровенному мужику рукой не достать. Меж прутьев — мыши не проскочить. Й ворота повесил железные. Их бульдозер не сдвинет.

Поселковые, глядя на это, злились и завидовали:

— Во, живучая мразь! Окопались у нас под боком! И смотрите! От нас отгородились! Вроде они — люди, а мы — говно!

Кузьма даже колючую проволоку натянул, чтобы ни одна пакость не вздумала без приглашения в дом войти. Вроде сам себя в зону заточил, предпочел добровольную неволю общению с вольными.

Он ни одного дня не сидел без дела. И едва пригрело солнце, вместе с Катериной оштукатурил избу, побелил ее и взялся за колодезь. К ночи кирка и лом со звоном выпадали из рук. Но Огрызок ни на день не оставлял задуманное. И после работы до глубокой темноты долбил мерзлый грунт. Углублял яму сантиметр за сантиметром. Без перекуров, без отдыха. Пот заливал глаза и шею, стекал по спине. Но Кузьма был упрям. Он сам себя заставлял и торопил.

«Пусть полгода! Хоть неделю! Все равно свой колодец выдолблю! Не буду и в этом зависеть от соседей! Мужик я или нет?» — вгрызался лом в мерзлый грунт с визгом, брызгая ледяными искрами в лицо.

Катерина устала отговаривать, упрашивать, чтобы отдохнул. Кузьма был неумолим, настырен. Он даже в темноте копал колодезь.

Однажды увесистый булыжник, перелетев через забор, упал рядом. Огрызок оглянулся. Но не увидел бросившего. И продолжал свое.

— Кузьма! Иди ужинать! — вышла на крыльцо Катерина. Огрызок отмахнулся. Он не любил, когда ему мешали.

— Эй, кент! За какие бабки нанялся? — внезапно услышал он из-за забора. И, приглядевшись, узнал пахана своего барака.

— Хиляй сюда, потрох! — услышал требовательное. И ноги послушно потащили Огрызка к забору.

— Притырь меня на неделю…

— В бегах? — ахнул Кузьма. Пахан едва приметно кивнул головой.

— Ко мне нельзя! — решительно загородил калитку Огрызок.

— С чего это?

— Под колпаком сижу. Пасут меня.

— Кто? Лягавые? Ты ж отзвонил свое! Иль попух на чем?

— Да не менты стремачат. Чекисты, мать их суку! — выдавил Кузьма.

— Чекисты? — глаза пахана округлились: — А чем ты им не потрафил? Иль по бухой оттыздил кого из их кодлы?

— Да нет. Не я! Моя баба! Ссыльная она, — отвернулся Кузьма.

— Подженился, потрох? То-то, гляжу, вламываешь тут. Ну только на хрен тебе приключения на задницу? Иль обычных шмар нету? Вольных?

— При чем я? Ты-то чего сюда прихилял, зачем? Прииск тут. Ментов прорва! Смывайся шустрей!

— Ты меня не дави! Не бери «на понял». Мне линять некуда. «Залечь» надо. Устрой, — не попросил, потребовал пахан.

— Тогда к Чубчику надо. Он сообразит.

— Хазу забей мне. А у кого — твои дела, — ответил фартовый.

Сашка, едва услышав о беглеце, на Огрызка с бранью набросился. И наотрез отказался помогать пахану. Кузьме, открыв дверь, сказал вдогонку:

— Не ввязывайся в дерьмо. Покуда не засветился — отмажься от пахана. Но фартовый будто услышал сказанное Чубчиком. И потребовал:

— Примори, слышь, Огрызок? Иначе и тебе не сдобровать.

Кузьма повел его к фартовым, вступившимся за него у столовой. Те приняли пахана легко, с радостью приютив у себя в комнатенке старого дома. Огрызок вздохнул с облегчением. Вернулся домой, стараясь забыть о фартовом. Но утром, едва собрался идти на работу, в избу вошли двое оперативников из милиции. Предъявили ордер на обыск. И через час, обшарив каждый угол, поставив все на дыбы, забрали Кузьму в отделение милиции. Оперативники ничего не говорили. Ни о чем не спрашивали. Не сказали, что ищут. Они работали молча. И уводя Кузьму из дома, надели ему наручники. По пути в милицию, оперативники подталкивали Огрызка в спину. Торопили. Не отвечали на его вопросы. Когда втолкнули в камеру, обронили скупо:

— Волка, сколько ни корми, все в лес смотрит. Так и ты. Вором был, им и остался.

Три дня просидел Кузьма в полнейшей неизвестности, не зная, за что его взяли, в чем подозревают, что случилось в поселке?

Его никто не навещал. Ни голоса, ни звука не просочилось в камеру снаружи и, казалось, жизнь за ее стенами умерла навсегда.

На четвертый день в камеру втолкнули мужика, которого Огрызок никогда не видел в поселке. И хотя жителей его он знал плохо, сразу подумал, что человек этот не местный. Он назвался вором, бежавшим из зоны вместе с Капелланом, паханом барака фартовых.

— Вдвоем мы смылись. Капеллан сюда подался. А меня не взял. Велел оторваться от него. Мол, врозь линять проще. Если уж накроют, то одного, второй на воле останется. Вырвется, пока с припутанным разберутся. Видно, хотел кого-то на башли тряхнуть. Я и смылся от него. Но накрыли. На дороге. А тут, слышу, сберкассу ночью вычистили. Кто ж, как не Капеллан? Он, падла! Не мог подождать, пока я сорвусь! Конечно, не один тряхнул кассу! С наводкой! — глянул на Кузьму многозначительно.

Огрызок вскипел. Но виду не подал. Ответил, как сплюнул:

— Ни кассы, ни Капеллана не знаю. Не до них. Если и смылся пахан, с чего ко мне возникнет? Я не был в законе Ему — не кент…

— Ему не до жиру! Выбора нет. Тебя он знает, — не поверил мужик. Огрызок усмехнулся:

— Знал… То было в зоне. Теперь баста. Завязал я с фартом. Откололся. Пашу, как фраер. Мне — не западло. Я не законник, «малине» не обязанник. И Капеллану — не сявка…