Заяц с янтарными глазами - Эдмунд де Вааль

Кардинал Вены заранее распорядился, чтобы по всей Австрии зазвонили колокола, и вот во второй половине дня заливаются звоном колокола Вотивкирхе — церкви напротив дворца Эфрусси, а от шума парада вермахта сотрясается весь дом. Развеваются флаги: нацистские и старые австрийские, но с намалеванными свастиками. На липы лезут дети. В витринах книжных магазинов уже выставлены карты, показывающие новую Европу: единое германское государство протянулось от Эльзаса и Лотарингии через Судеты до Балтики и Тироля. На этой новой карте Германия занимает половину Европы.

Во вторник, 15 марта, ранним утром толпы начинают двигаться по Шоттенгассе, мимо дворца Эфрусси, по Рингу, стекаясь со всех сторон на Хельденплац, Площадь Героев, — огромное пространство перед Хофбургом. На площадь и прилегающие улицы набивается двести тысяч человек. Они цепляются за статуи, за ветви деревьев, за прутья ограды. Кое-где на фоне неба выделяются силуэты людей, забравшихся на высоту, на парапеты зданий. В одиннадцать на балкон выходит Гитлер. Его голос едва слышен. Шум мешает ему говорить. Этот шум доносится с площади до самой Шоттенгассе. Наконец Гитлер произносит: «В этот час я могу сообщить германскому народу о величайшем свершении в своей жизни: как фюрер и канцлер германского государства и Рейха, я могу перед лицом истории провозгласить, что моя родина вошла в великий Германский Рейх». «Картины ликования при появлении Гитлера не поддаются описанию», — сообщала «Нойе базлер цайтунг».

Ринг и предназначался для шествий, он всегда служил площадкой для парадов с их бурными чувствами, для маршей людей в военной форме. В 1908 году, будучи студентом, Гитлер нарисовал две огромные арки, которые довершили бы облик Хельденплац: «Идеальное место для шествий масс». Когда-то давно он любовался пышными габсбургскими зрелищами. И вот теперь Рингштрассе вновь становится «волшебной картиной из ‘Тысячи и одной ночи’» — но только из такой сказки, где кто-то на твоих глазах превращается в страшное чудовище, уже не подчиняющееся твоей власти, из-за того, что ты неверно произнес слова заклинания.

В половине первого Гитлер возвращается, чтобы понаблюдать за парадом: по площади маршируют солдаты и проезжают грузовики, а над ними пролетают четыреста самолетов. Сообщается о том, что плебисцит все-таки будет проведен, но другой плебисцит — законный. Вопросы такие: «Признаете ли вы Адольфа Гитлера нашим вождем? Признаете ли вы произошедшее 13 марта 1938 года воссоединение Австрии с Германским Рейхом?» На светло-розовом листке бюллетеня напечатан большой кружок для Ja и крохотный — для Nein. А для того, чтобы Вена хорошенько призадумалась, трамваи драпируют красной тканью, из какой шьют флаги, и собор Святого Стефана тоже, а Леопольдштадт, старый еврейский квартал, утопает в нацистских флагах. Это будет настоящий плебисцит — евреи голосовать неправомочны.

Террор. Людей хватают на улицах и бросают в грузовики. Несколько тысяч активистов, евреев, смутьянов отправляют в Дахау. В те первые дни дают о себе знать друзья, собравшиеся уезжать, кто-то звонит, в отчаянии пытаясь узнать хоть что-то об арестованных. Франк и Митци Вустеры, родственники Эмми, уже уехали. Ближайшие друзья семьи, Гутманы, уехали еще 13 марта. Ротшильды уехали. Бернхардт Альтман, деловой партнер Виктора, его друг по бесчисленным званым обедам, тоже уехал. Этот шаг — покинуть дом, бросить все, — тоже требует определенного мужества.

Иногда оказывается возможным вызволить людей из полицейского участка за деньги. Виктор помогает кое-кому из родственников, которым необходимо перебраться через границу в Чехословакию, но Эмми и он сам, похоже, не в состоянии принять решение. Друзья советуют уезжать. Виктор как будто в оцепенении. Он не в силах покинуть этот дом — дом своего отца и деда. Он не в силах бросить банк. Не в силах расстаться со своей библиотекой.

Другие уже покинули этот дом. Кому охота иметь дело с евреями? Из прислуги осталось всего три человека. Кухарка и Анна, которая заботится о том, чтобы у барона и баронессы по-прежнему был кофе, да привратник, герр Кирхнер, у которого маленькая комнатка рядом с воротами и нет родни.

Город преображается с каждым часом: появляется все больше германских солдат, люди в форме уже на каждом перекрестке. В ходу новая валюта — рейхсмарка. На принадлежащих евреям магазинах пишут слово Jude, и людей, которые входят туда или выходят, бьют. Огромный универсальный магазин «Шифман», принадлежавший четырем братьям-евреям, методично опустошают штурмовики, толпа наблюдает.

Люди начинают пропадать. Становится все труднее выяснить, кто где. В среду, 16 марта, старый друг Пипса, писатель Эгон Фриделл, выпрыгивает из окна квартиры, когда видит, как к его дому подходят штурмовики и разговаривают с портье. В марте и апреле — сто шестьдесят самоубийств среди евреев. Евреи исчезают из театров и оркестров. Все, кто работал на государственных и муниципальных должностях, были уволены. Лишились работы 183 учителя-еврея. Все адвокаты-евреи и прокуроры-евреи освобождены от своих обязанностей.

В те дни бурная волна таких увольнений, необузданное расхищение еврейской собственности и стихийные избиения евреев на улицах перерастают в нечто более страшное. Становится ясно, что все это планировалось уже давно и что отданы соответствующие приказы. В пятницу, 18 марта, через два дня после прибытия в Вену, молодой лейтенант СС Адольф Эйхман принимается за дело и лично участвует в рейде на ИКГ на Зайтенштетгассе. В ходе обыска конфискуются документы, связывающие еврейскую общину с кампанией Шушнига в поддержку плебисцита. За этим следует конфискация библиотеки ИКГ и архива общины. Эйхман следит за тем, чтобы лучшие материалы по иудаике и гебраистике попали в распоряжение Института изучения еврейского вопроса, который вскоре должен быть организован.

Становится ясно, что в отношении венских евреев существуют некие планы. Тридцать первого марта государство перестает признавать еврейские организации. Капеллан маленькой англиканской церкви крестит иудеев: если переменишь веру, может, легче будет спастись. У церкви очередь. Капеллан сокращает время, отведенное для посвящения в тонкости христианской веры, до десяти минут, чтобы помочь как можно большему числу отчаявшихся людей.

Девятого апреля Гитлер возвращается в Вену. Его кортеж проезжает через весь город и въезжает на Ринг. В полдень на балкон Ратхауса — здания Ратуши, которое теперь уже стоит на Адольф-Гитлер-платц, — выходит Геббельс, чтобы огласить результаты плебисцита. «Я объявляю этот день днем великого Германского Рейха»: 99,77 % австрийцев проголосовало за признание Аншлюса.

Двадцать третьего апреля объявляют бойкот еврейских магазинов. В тот же день во дворец Эфрусси являются гестаповцы.

Как я могу писать о том времени? Я читаю мемуары, дневники Музиля, смотрю на фотоснимки улиц, сделанные в тот самый день, на следующий день, днем позже. И читаю венские газеты. Во вторник пекарня «Хермански» начала выпекать «арийский» хлеб. В среду увольняют адвокатов-евреев. В четверг неарийцев исключают из футбольного клуба «Шварц-Рот». В пятницу Геббельс раздает бесплатные радиоприемники. Появляются в продаже «арийские» бритвенные лезвия.