Перси Джексон и похититель молний - Рик Риордан

— Я имею в виду — сколько на ней наличности.

— Вы шутите, — рассмеялся он. — Не беспокойтесь, полный порядок. Приятного времяпрепровождения.

Мы поднялись в лифте наверх и осмотрели наш номер. Это была анфилада комнат с тремя ванными и баром, битком набитым сладостями, содовой и чипсами. «Горячая линия» обслуживания номеров. Пушистые одеяла и водяные кровати с пуховыми подушками. Телевизор с большим экраном, спутниковой антенной и высокоскоростным Интернетом. На балконе тоже стояла ванна с горячей водой и, вполне вероятно, находился специальный аппарат, подбрасывающий «тарелочки» в небо над Лас-Вегасом, чтобы дырявить их из пистолета. Я не понимал, насколько все это законно, но счел, что придумано действительно круто. Из окон открывался потрясающий вид на Стрип[15]и пустыню, хоть я и сомневался, что у нас найдется время любоваться видами из таких роскошных апартаментов.

— О боги, — вздохнула Аннабет. — Это место такое…

— Дивное, — закончил Гроувер. — Совершенно дивное.

В кладовке нашлась одежда, как раз пришедшаяся мне впору. Я нахмурился, подумав, что это несколько странно.

Потом выбросил рюкзак Ареса в мусорное ведро. Вряд ли он нам еще понадобится. Когда будем уезжать, я просто куплю новый в магазине отеля.

Я принял душ, испытав подлинное блаженство и смыв с себя недельную грязь. Затем надел свежее белье, съел пакет чипсов, выпил три баночки колы и почувствовал себя так хорошо, как давно уже не чувствовал. В глубине души мне не давала покоя одна небольшая проблема. То ли это приснилось мне, то ли… Надо поговорить с друзьями. Но я был уверен, что это подождет.

Выйдя из спальни, я увидел, что Аннабет и Гроувер тоже приняли душ и переоделись. Гроувер вволю наелся картофельных чипсов, пока Аннабет настраивала Национальный географический канал.

— Столько каналов, — сказал я, — а ты выбрала Национальный географический. Совсем с ума сошла?

— Он интересный.

— Хорошо-то как, — широко зевнул Гроувер. — Мне здесь нравится.

Он не заметил даже, как крылышки, выпроставшись из его туфель, подняли его на фут над полом и мягко опустили обратно.

— И что теперь? — спросила Аннабет. — Спать будем?

Мы с Гроувером, усмехнувшись, переглянулись. Оба достали зеленые пластиковые карточки.

— Пора поиграть, — сказал я.

Не помню, когда я последний раз так веселился. Ведь родился я в относительно бедной семье. Слопать «Королевский бургер» и взять напрокат телевизор — для нас значило жить на широкую ногу. Пятизвездочный отель в Лас-Вегасе? Нет, и думать забудь.

Я спустился по искусственному водопаду, прокатился на сноуборде по искусственному снежному склону и сыграл в фэбээровского снайпера, вооруженного виртуальным лазерным ружьем. Несколько раз я видел Гроувера, переходящего от игры к игре. Ему понравилась «охота наоборот» — там, где олень, выступив из чащи, может пристрелить мужланов-охотников. Я видел, как Аннабет строила собственный город и голографические здания вздымались перед ней на экране дисплея. Я это ни во что не ставлю, но Аннабет нравилось.

Не помню, когда именно до меня впервые дошло: что-то не так.

Возможно, когда я обратил внимание на парня, стоявшего возле меня, пока я разыгрывал из себя снайпера. Думаю, ему исполнилось лет тринадцать, но одет он был чудно. По виду его можно было принять за сына одного из двойников Элвиса. Джинсы колоколом, красная футболка с черным кантом, а волосы завиты и облиты лаком, как у какой-нибудь девицы из Нью-Джерси, отправляющейся на бал бывших выпускников.

Мы оба играли в снайперов, и он сказал:

— Клево, парень. Через две недели игры становятся все интереснее.

Клево?

Позже, когда мы разговорились и я сказал, что все прикольно, он посмотрел на меня, мягко выражаясь, изумленно, как будто впервые услышал такое выражение.

Назвался он Даррином, но, как только я стал задавать ему разные вопросы, он сделал вид, что ему скучно, и снова повернулся к экрану компьютера.

— Эй, Даррин, — окликнул я.

— Чего?

— Какой сейчас год?

— В игре? — нахмурился он.

— Нет, в реальной жизни.

— Тысяча девятьсот семьдесят седьмой, — ответил он после некоторого раздумья.

— Нет, — сказал я, слегка перепугавшись. — На самом деле.

— Эй, парень, — ответил Даррин. — Не порть настроение. Видишь, я играю.

После этого он уже совершенно не обращал на меня внимания.

Я пробовал заговорить с другими людьми, и оказалось, что это не так-то просто. Одни словно приклеились к телеэкранам, другие — к видеоиграм, третьи не могли оторваться от еды — словом, по-разному. Я столкнулся с парнем, который сказал, что сейчас тысяча девятьсот восемьдесят пятый год. Другой объявил, что тысяча девятьсот девяносто третий. Все настаивали, что они здесь не очень долго: несколько дней, самое большее — недель. Они действительно не знали, да их это и не заботило.

Затем мне пришла в голову мысль: а сколько же здесь нахожусь я? Казалось, что всего пару часов, но так ли это?

Я постарался вспомнить, как мы оказались здесь. Мы ведь ехали в Лос-Анджелес. Там предположительно находится вход в царство мертвых. Моя мать… какое-то пугающее мгновение я не смог вспомнить, как ее зовут. Салли. Салли Джексон. Я должен был найти ее. Я должен был остановить Аида, который хотел подтолкнуть всех к третьей мировой войне.

Когда я подошел, Аннабет по-прежнему строила свой город.

— Пошли, — сказал я. — Надо убираться отсюда.

Никакого ответа.

Я потряс ее за плечо.

— Аннабет?

— Что? — Она с досадой посмотрела на меня.

— Надо уходить.

— Уходить? О чем это ты? Я только что установила башни…

— Это место — ловушка.

Она не отвечала, пока я снова не встряхнул ее.

— Что?

— Послушай. Царство мертвых! Наш поиск!

— Да брось ты, Перси. Всего несколько минут.

— Аннабет, здесь есть люди из семьдесят седьмого года. Мальчишки, которые никогда не старятся. Ты регистрируешься — и остаешься здесь навсегда.

— Ну и что? — спросила она. — Разве это не лучшее место в мире?

Я схватил ее за запястье и оторвал от игры.

— Эй! — крикнула Аннабет и ударила меня.

Никто даже не взглянул в нашу сторону. Все были слишком заняты.

Я заставил Аннабет взглянуть мне прямо в глаза.

— Пауки. Большие мохнатые пауки, — сказал я.

По всему ее телу пробежала дрожь. Взгляд прояснился.