Зачем мы говорим - Тревор Кокс

Но до того как начать сканирование мозга, Софи нужно было подобрать хорошие записи смеха. Первые попытки, сделанные вместе с коллегами, были успешными, фактически, вспоминает Софи, «мы просто потрясающе провели время, смеша друг друга». Но, когда они попытались записать смех с группой волонтеров, ничего не получилось. «Мне даже не пришло в голову, в чем причина, пока я не увидела, как один бедняга из группы одиноко сидит в безэховой камере и не смеется: конечно, они ведь не знали друг друга [хорошо], они не были друзьями», – сказала Софи. Необходимо, чтобы донор смеха находился один в безэховой камере, чтобы Софи могла получать чистую запись голоса, но смех – это социальная активность. Поэтому Софи и ее коллегам пришлось придумать новую процедуру. «Все начиналось за пределами безэховой камеры, волонтеры проводили много времени вместе, смотрели видеозаписи, вместе смеялись, создавая теплую дружескую атмосферу, – объясняет Софи. – А потом в конце концов кто-то раскочегаривается, и его уже можно запихивать в эту камеру».

Когда Софи воспроизводила эти записи волонтерам, которых она исследовала в сканере, обнаружились два типа смеха со специфическими неврологическими реакциями. Смех – это естественная реакция на забавную ситуацию, но чаще всего встречается вежливый социальный смех, который «смягчает» беседы и в большинстве случаев не имеет ничего общего с юмором. Такой нарочитый смех свидетельствует о том, что человек участвует в разговоре и наслаждается им, и за 10 минут беседы обычно такой смех возникает пять раз [48]. Когда люди слышат такой нарочитый смех, Софи отмечает повышение активности в медиальных префронтальных зонах мозга, которые обычно используются для формирования намерений человека. По-видимому, логично, что в случае такого социального сигнала, как смех, в декодировании звука задействованы сети моделей психического состояния.

Другой вид смеха возникает, когда вы сильно заводитесь и смеетесь бесконтрольно. «Ха-ха-ха» – это очень простая вокализация. Каждое «ха» создается спазмами диафрагмы и межреберных мышц, выталкивающими из легких порции воздуха, которые затем приводят в движение голосовые связки. При настоящем смехе возникает более высокое давление, и это создает более высокий тон, чем при нарочитом смехе. Кроме того, получается еще и хриплый, и свистящий звук, являющийся результатом неконтролируемого использования голосовой анатомии [49]. Неконтролируемый смех может оказаться очень странным звуком. Комик Джимми Карр – особый случай, он описывает свой смех как звуки, производимые счастливым дельфином – он смеется нетипично, на вдохе [50]. Когда человек слышит такой неконтролируемый смех, мозг реагирует повышением активности в левой и правой слуховых зонах коры, расположенных как раз над ушами. Поскольку настоящий смех отличается от речи, пения и других привычных звуков, его необычность приводит к большей активности в слуховой зоне коры [51].

Поскольку смех имеет специфический акустический след, компьютеры, использующие машинное самообучение, могут отличать его с большой долей вероятности [52]. К сожалению, это не означает, что компьютер способен обнаруживать юмор. Если учесть, что в большинстве случаев смех возникает не как реакция на реальную шутку, а как социальная «смазка», компьютер будет очень часто ошибаться. Чтобы компьютер стал хорошим слушателем, способным идентифицировать шутки и ложь, он должен знать о языке гораздо больше. В настоящее время компьютеры механически освоили огромное количество простой информации, но они не имеют представления о том, как реально обстоят дела.

Смех («ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха»), а затем речь («а для этого потребуется сауна») Джимми Карра

Герой двух сериалов BBC («Да, господин министр» и «Да, господин премьер-министр»), вымышленный государственный служащий сэр Хамфри Эплби, сказал однажды: «Хорошая речь не та, в которой мы можем доказать, что говорим правду, а та, в которой никто не может доказать, что мы лжем» [53]. Можно сделать так, чтобы ложь было трудно обнаружить, и одна из уловок – включить ее в правдивый текст. Преступник может слегка исказить правдивую историю, например изменить время, когда произошло событие, что позволяет ему говорить в основном правду и обеспечить себе вводящее следствие в заблуждение алиби. Еще одна тактика – умолчание. Партнер, у которого спросили мнение о костюме, частью которого является вызывающая сорочка, может высказать свое мнение о покрое и ничего не сказать об отвратительном рисунке под пиджаком.

Если учесть, что нам приходится иметь дело с многочисленными способами обмана, то неудивительно наше стремление стать надежным детектором лжи. Люди уже разработали разнообразные подходы ко лжи, ведь обман – это очень важный навык, возникший вместе с эволюционными преимуществами, что видно на примере приматов, которые утаивают пищу и совокупляются тайком. Все мы когда-нибудь приукрашивали свои рассказы, чтобы сделать их более интересными и запоминающимися. А белая ложь – это важная часть взаимодействия в социальной группе.

У людей овладение умением обманывать является признаком развития. Около 25 % детей к двум годам уже умеют обманывать, к четырем этой способностью обладают уже примерно 90 %; а к восьми годам – практически каждый ребенок [54]. Это очень важный показатель развития мозга. Дети, которые начинают обманывать раньше, демонстрируют более быстрое когнитивное развитие, и родители, которые обнаруживают, что их малыш лжет, находят это обнадеживающим фактором. Ведь для того чтобы обмануть, ребенку нужно осмыслить, как окружающие воспринимают информацию.

Компьютерное моделирование общения людей показывает, что в обществах, основанных на сотрудничестве и честности, отдельный человек может получить некоторые преимущества, если он иногда кого-то обманывает или лжет, конечно, при условии, что у него высокие цели, а риск разоблачения невелик [55]. Модели показывают также, что обманщиков иногда надо разоблачать – это обеспечивает доминирующую роль сотрудничества. Поэтому ущербная способность обнаруживать ложь не является недостатком, это важная составляющая развития общества.

Исследования продемонстрировали, что те виды приматов, у которых хорошо развито сотрудничество, одновременно демонстрируют и более частые случаи лживого поведения. Люди доминируют в мире именно благодаря сотрудничеству. Голосовые сигналы лжи очень тонкие, сложные и противоречивые именно потому, что, если мы будем время от времени обманывать, и нам это будет сходить с рук, мы обеспечим себе эволюционное преимущество. Давление эволюции заставит и Пиноккио научиться контролировать свой нос. Учитывая, что мы не можем безошибочно обнаруживать ложь, но обладаем гораздо более совершенными навыками слушания, чем самый умный современный компьютер, не стоит удивляться, что анализ голосового стресса не дает результатов. Для создания надежного детектора лжи необходимо, чтобы искусственный интеллект умел анализировать речь и голос даже лучше, чем человек.

Компьютеры – безмолвные слуги, добросовестно выполняющие команды по указанию программиста. Писатели пользуются текстовыми процессорами, звукооператоры микшируют музыку, мультипликаторы используют программы анимации, но сама машина не артистична: творчество – это исключительно человеческая способность. И все же ученые оспаривают это утверждение, заставляя компьютеры писать стихи, сочинять музыку и составлять новые рецепты приготовления пищи. Так могут ли машины созидать? Мнения по этому поводу расходятся. Некоторые считают, что творческие способности возникают только на основе биологического сознания, и, следовательно, электронные устройства никогда не смогут добиться того, что может делать человек. Другие убеждают, что сознание и творчество – это математические процессы, которые теоретически могут запускаться машиной, даже если на практике эти процессы оказываются слишком сложными для кодирования. Какой бы ни была ваша точка зрения, уже существуют компьютеры, которые имитируют узкие аспекты творческой деятельности человека: пишут новостные сообщения, выдвигают и проверяют научные гипотезы и создают художественные произведения. В то же время, имитируя творческие процессы на компьютере, исследователи выясняют, что лежит в основе человеческой изобретательности.