Ржавое золото - Алина Николаевна Болото

должен помочь тебе, «расколдовать Ваше Высочество» — помнишь?

— Трудно.

— Однако, возможно! И нужно. Необходимо. Во мне болит твоя боль, я несчастен твоей бедой. Говори! — Рене произнес это убежденно и несколько раздраженно — ведь он уже не мальчишка, решение его обдуманно и твердо. Я — Срединный дважды: человек и дух, человек и ящер, чего же более? Я готов. Говори.

Старейший побагровел, как предштормовой закат, понурился и неохотно начал:

— Надо отыскать мой Ключ. Ключ от моего Архива. Тогда, когда планета стала расти и тяжелеть…

— Взрослеть, — перебил Рене, — вы решили уйти, а не удержать развитие. Ведь и меня ты вырастил, не оставил мальчишкой.

— Да, мы решили не мешать росту, уйти. Я остался, наблюдал, записывал. Шли годы. Создатели искали другую планету. Долго, очень долго. Потом замолчали, не отвечали, не вызывали. Я ждал и слабел.

— Некому было в тебя верить, боже. По-доброму, — пояснил Рене.

— Да. Злая вера мне не нужна. Пришло отчаяние. И я разомкнул Цепь, защитил паролем, чтобы лишь разумный обитатель планеты смог отыскать и вручить мне… или вернувшимся творцам… Цепь и Ключ. Бросил их, не глядя.

— М-да, задачка, — Рене потер подбородок, ибо, за отсутствием хвоста именно так он выражал озабоченность. — А с тех пор и материки передвинулись, и океаны вон куда провалились, и горы вознеслись, а какой живности и нежити расплодилось… Знаешь, дружочек, уж лучше бы ты их на Луну запустил, спокойнее было бы искать — одна геология помехой.

И де Спеле начал поиски. О, уверяю вас, драгоценные наши слушатели, это такая история… и география, и мифология. Но не буду я в них углубляться, скажу лишь, что Срединный побывал во многих уголках планеты, и кое-где его до сих пор помнят. Чего стоит встреча с тугами-душителями и стычка с их препротивной богиней Кали! Правда, сия жутковатая дама в конце встречи спохватилась и принялась доказывать, что она богиня не только Смерти, но и Любви… Поздно спохватилась, и де Спеле доказательствами пренебрег.

Или странствия по храмам и гробницам майя, поглощенными сельвой? А беседа с потомком инкских жрецов? А каково было обшарить все египетские пирамиды и гробницы? А Тибет? А…

Кое в чем ему помогли записи Старейшего, ибо тот лет этак пятьсот тысяч назад начал собирать новый Архив, установил в различных точках Земли и иных планет новую наблюдательную аппаратуру. Ведь старая продолжала работать на прежний, недоступный без Ключа Архив. Представляете, какие в том, старом, сведенья накопились. Старейший вокруг него, как кот вокруг миски со сметаной бродил, хвостом хлестал в досаде, но, увы…

Словом, Рене удалось-таки отыскать Цепь в сокровищнице почтенного Дебдороя. Дело было за малым: найти подходящего представителя нынешней разумной расы. Сам Срединный на сию роль не годился — Цепь на него не среагировала.

Попыток было несколько. Увы, самый отчаянный авантюрист, самые отъявленные сорвиголовы либо бежали от Срединного в ужасе, едва он демонстрировал минимальную порцию потусторонности, либо оказывались слишком пройдошливыми, чтобы им довериться. Тогда де Спеле призраком-самозванцем поселился в бойком трактире «Жареный Гусь» и ни одного прохожего-проезжего испытал, пока не встретил нашего замечательного Контанеля. Ну, дальнейшее вы знаете…

— Дедушка, ты дальше, дальше, нашим слушателям эта динозаврья история уже понятна.

— Дальше? Ах, дальше…

Итак, де Спеле вовсе отчаялся заснуть и даже начал имитировать дыхание. Кислород и прочее ему давно не были нужны, но остатки легких сохранились для разговоров в земной атмосфере.

Дышит, значит, равномерно, однако, тут его запах роз стал раздражать. Дело в том, что в алькове рос куст белых и алых роз. Ни Старейший, ни сам он его не выращивали, куст возник самопроизвольно во всей красе однажды утром и бодро цвел второй десяток лет. Тронуть его друзья не решались, ибо, возможно, он был выражением неведомых, но необходимых человеческих желаний и потребностей. «Спасибо, хоть не лилии»… — ворчал Рене. — Или апельсин. Благовоние бы тут развели».

Ладно, помянув Великие Небеса, де Спеле отключил обоняние и наконец стал погружаться в дремоту, но тут…

— Скр-р! Кр-рак! Скр-р-р! — раздалось прямо над ухом. Срединный нашарил на ковре ботфорт и запустил в зеркало. Зеркало не разбилось, но зазвенело не хуже большого Гонга Поднебесной Империи. Скрежет и удары стихли, де Спеле восстанавливал мерное дыхание…

— Кр-р-р!

— Ах ты, грабитель!

Это была не мышь и не крот. Это был гном. Уже десятилетие он пытался добраться к драгоценностям и золоту, упрямо пробивал ходы в известняковом массиве Драконьего Утеса, неизменно упирался в защитное поле и вновь долбил камень, пытаясь нащупать брешь. Впрочем, де Спеле был сам виноват, время от времени швыряя гному пару золотых. Но, как всем известно, страсть гномов к золоту и самоцветам неутолима — и горный дух пытался завладеть всем состоянием Срединного. Это упрямство порой забавляло Рене, но только не сейчас! Он разъярился. И, вместо того, чтобы отключить внешние звуки, вскочил, обрел призрачную форму, преодолел два метра хризолитовый стены, просунул сквозь защиту руки и вцепился в большие волосатые уши.

— Тварь настырная! Булыжник твердолобый!

Гном выл, шипел, пытался отбиваться. Вы, разумеется, понимаете, что горный житель не впал в оцепенение после ограбления нечистой силы Ада потому, что не числился его сотрудником. Он был намного древнее христианства, его подпитывала вера местных людей. И Рене, еще будучи Фредериком Домиником Теофилом, отдал ему свою веру, слушая сказки.

— И вот теперь Рене вымещал на несчастной твари злость, в которую вылились ожидание и неопределенность.

— Нечисть! Нежить!

— Рене! — это Старейший.

Де Спеле вынырнул из стены и увидел своего друга.

— Прости, Старейший, но покоя нет от этого кладоискателя! Рене возмущением пытался скрыть неловкость от своей жестокой выходки и торопливо уничтожал стальную чешую на руках и окровавленные когти.

— Рене… — повторил Старейший, и де Спеле понял, что нечто сверхважное привело его сюда в столь неурочный час.

— Да, я слушаю.

И лицо Рене совершенно преобразилось: во-первых, словно бы осветилась, но не чародейским фосфоресцированием, а внутренним светом внимания и любви; во-вторых, черты его удивительно изменились, не исказились, о нет! Но вдруг помолодели — такие доверчивость и даже наивность их разгладили и смягчили. Увы, такого лица Срединного не суждено было видеть никому из людей и духов, лишь для Старейшего открывались самые светлые нежные, да, не побоюсь этого прекрасного слова! Стороны души Рене. И в этом нет ничего противоестественного: ведь никто до сих пор во всех мирах не связывал свои судьбы столь нерасторжимо. Любовь и вера Рене питали древнего Ящера, а сила и знания Старейшего давали жизнь Срединному. И при этом старший друг ни в коем случае не был для Рене богом,