Наследство из преисподней - Виталий Гладкий

Илона все это время отчужденно стояла в сторонке. Что она думала, неизвестно. Наверное, переживала.

Было бы из-за чего… Радоваться нужно, что смерть махнула своей косой да не попала; вжикнула в аккурат над самой головой.

Когда я присыпал трупы землей, уже рассвело, и на землю лег густой туман. Проделав все необходимые маскировочные мероприятия – чтобы даже опытный следопыт не смог быстро найти место захоронения – я подошел к песику и спросил:

– И все-таки, как быть с тобой, друг человека?

– Ты и пса убьешь? – подала голос Илона.

Я поднял голову и глянул в ее сторону. Она смотрела на меня с каким-то странным выражением, скорее всего, осуждающе.

– Нет, не убью. Отпущу на все четыре стороны, пусть он приведет к нам приятелей этих двоих… – Я кивком головы указал на место захоронения. – Чтобы ты могла расспросить об их истинных намерениях.

– Ты иногда бываешь просто невыносим!

– Бываю. Особенно тогда, когда собеседник говорит глупости.

Илона не нашлась, что ответить, и направилась к ручью, чтобы умыться. Оставив решение судьбы песика до поры до времени, я пошел ей вслед, потому как на меня было страшно смотреть. Лицо я протер пучком травы, но рубаха была основательно залита кровью, которая попала даже на брюки.

Я не стал раздеваться, а бултыхнулся в ручей прямо в одежде. Прохладная вода освежила тело и мысли, и мрачное настроение начало постепенно растворяться, пока не сошло на нет.

Так уж устроен человек; долго предаваться горю он не в состоянии. И это хорошо. Иначе по земле ходили бы одни безумцы, потому что всякие неприятности и беды – вечные спутники человечества.

Возвратившись к шалашу, бодрые и посвежевшие, мы первым делом разобрали свое временное жилище и разбросали еловые ветки, служившие крышей, подальше. А затем вернулись к песику, который на удивление терпеливо ждал решения своей участи.

И тут нам повезло. Уж не знаю, по какому поводу подняв глаза вверх, я неожиданно увидел рюкзак, который висел на соседнем дереве.

Ни ночью, ни на рассвете я его не заметил. Видимо, рюкзак принадлежал хозяину карабина. Этот мужик был постарше здоровяка и, скорее всего, служил у мафии следопытом вместе со своим беспородным цуциком-ищейкой.

В рюкзаке мы нашли небольшой котелок, алюминиевую флягу с водой, две эмалированные "солдатские" кружки, соль в пластмассовом флаконе из-под лекарства, сахар-рафинад, чай, буханку зачерствевшего хлеба, кусок сала, завернутый в холстину, пачку печенья, немного карамели и четыре банки говяжьей тушенки.

Были там и патроны к карабину – в мешочке, а также две ложки и катушка ниток с иголкой. Люблю запасливых людей!

Илона при виде такого "богатства" едва не рехнулась от счастья. Она подпрыгнула на месте несколько раз и тихо завизжала.

– Стив, давай поедим, – предложила она, облизывая губы розовым язычком.

– Не сейчас. Нам нужно уйти с этого места как можно быстрее.

– Я хочу есть! У меня совсем нет сил.

– Держи… – Я всучил ей печенье. – Жуй на ходу. А это тебе, кореш…

С этими словами я бросил песику остатки своего экзотического ужина.

Пес проглотил мясо ужа с потрясающей быстротой. Когда он покончил с трапезой, в его глазах, как на дисплее, высветилась одна единственная фраза: "Теперь ты мой хозяин, приказывай, я все исполню".

– Заберем этого цуцика с собой, – сказал я, отвязывая пса. – Будем держать его на поводке. Это, конечно, глупо – оставлять в живых такого свидетеля. Но у меня на него рука не поднимается. Может, ты его кончишь? Вот ножик. – Я протянул ей охотничий нож следопыта. – Он хорошо наточен, я проверял.

– Ты в своем уме!? – шарахнулась в сторону Илона. – Как ты мог такое мне предложить!?

– Женщины… Когда заходит речь о правах, подавай вам уравниловку, а как дело касается конкретики – так сразу в кусты.

Но Илона не стала со мной дискутировать. Тем более, что с полным ртом это не так просто. Она жевала печенье со скоростью автомата.

Ухмыльнувшись, я приказал песику "Вперед!", и наша компашка начала быстро подниматься по склону к лесному массиву, который казался островом посреди безбрежного туманного моря.

Откровенно говоря, мне было нехорошо. Я бодрился только для того, чтобы Илона не стала паниковать.

Наверное, мне не стоило убивать этих парней.

Но первый погиб, в общем-то, случайно, наткнувшись на саперную лопатку, а второго я грохнул уже по инерции – так меня учили.

Сначала убей, потом думай. Этот девиз нашей группы спецназа в Афгане спас жизни многим моим товарищам.

В рукопашной некогда анализировать свои действия. В ней властвует инстинкт самосохранения, когда все движения совершаются помимо твоей воли по некой программе, вбитой инструкторами в башку на всю оставшуюся жизнь.

Кстати, эта "программа" – самый страшный бич ребят, прошедших "горячие" точки. А в особенности тех, у кого воинская профессия, в переводе с казенного на нормальный язык, значилась как "кровожадный, жестокий убийца из элитного подразделения маньяков".

После демобилизации наступает откат, и тогда многое из того, что ты совершил на войне, кажется совершенно в ином свете.

Ведь убивать людей – это противоестественно. По крайней мере, для человека нашего времени, человека цивилизованного. Кто-то выдерживает этот психологический удар, а кто-то ломается.

Сколько ребят покончили жизнь самоубийством, сколько присели на тюремные нары – не перечесть. Будь прокляты войны и те, кто их развязывают!

Я шел и думал, как мне "повезло" так здорово влипнуть. Теперь для меня светили два варианта – или сесть в тюрьму лет на двадцать, или сдаться на милость мафии, чтобы не доводить дело до суда. Одно дело, когда известного писателя Стива Лукина сразит бандитская пуля, а другое – когда его причислят к уголовникам.

Был еще и третий вариант… Я невольно взглянул через плечо на Илону, которая приканчивала печенье.

Теперь она уже не жевала его, а рассасывала во рту, чтобы подольше растянуть удовольствие.

Знала бы она, о чем я сейчас подумал…

Я поторопился отвернуться и ускорил шаг. Цуцик бежал впереди – насколько позволяла длина поводка – и не делал ни малейшей попытки свернуть в сторону или заупрямиться.

Я был удивлен, настолько хорошо его обучили. Казалось, что пес читает мои мысли. Он шел именно туда, куда и я направлял свои стопы. Мало того, цуцик или не умел лаять, или его так вымуштровали, что он боялся подать голос без команды.

Максимум, на что он мог сподобиться, так это на тихий скулеж. Так он привлекал к себе внимание.

Так вот, что касается третьего варианта. Чтобы выйти сухим из воды, мне следовало немедленно вырыть еще одну яму и положить в нее Илону вместе с цуциком.