Я и мой оригинал - Анастасия Солнцева

с блуждающей по лицу чуть безумной улыбкой, которая его самого делала очень похожим на серийного маньяка, подносил бокал к губам.

— Значит, я тоже редкая вещь, — горько усмехнулась я.

— Это не так уж печально, как тебе сейчас кажется, — Риган отставил бокал и достал из подставки кочергу, чтобы поправить поленья в камине. — По крайней мере, твоя судьба была бы куда хуже, если бы ты осталась в команде Хасана.

— Откуда такая убежденность? — спросила я, тяжело сглотнув. Во рту стояла горечь. То ли от физической боли, то ли от той, которая терзала сердце.

— Скажем так, у нас с ним общие информаторы, — размыто ответил Риган, сидя на корточках перед камином ко мне спиной. — Но я плачу больше. И недавно мне сообщили, он намерен получить тебя обратно.

Я аж приподнялась на локтях, настолько меня ошарашило услышанное.

— Ощущаю себе переходящим знаменем, — медленно проговорила я, а сердце забилось быстро-быстро.

— Перестань, — оглянулся на меня Риган, в его глазах отразился блеск огня и что-то мистическое почудилось мне в его насмешливой полуулыбке. — Он все равно тебя не получит. Просто он пока этого не знает. Как не знает и того, с кем связался. Поэтому можешь даже не надеяться на возвращение к нему.

— Я не надеюсь на возвращение к нему. Я надеюсь на избавление от тебя, — честно, что потрясло даже меня саму, ответила я.

— И вновь, — Риган легко выпрямился, шагнул назад и изящно, подогнув одну ногу под другую, присел обратно в кресло. — Ты вновь ошибаешься.

— В чем же? — сделав усилие, я приподнялась, выпрямляясь и садясь ровно, но все еще прижимая колени к груди.

— Такие как ты всегда должны кому-то принадлежать, — Риган чуть устало опустил веки, наблюдая за огнем. — Редкие экспонаты слишком ценны, а потому ими всегда будет кто-то владеть.

— По крайней мере, Хасан не воспринимает меня как вещь, — рыкнула я с ненавистью глядя на практически идеальный профиль, хоть сейчас памятник ваяй. — А для тебя я — всего лишь какой-то трофей, который хочется на полку поставить и пыль каждый день стряхивать.

— Нет, тебя хочется не на полку, тебя хочется в постель, — произнес Риган и посмотрел на меня так, что я тут же залилась краской буквально с головы до ног. Это был взгляд взрослого опытного мужчины, которые знает, чего хочет и как получить то, что он хочет.

— Не смотри на меня так, — одернула его я, и отвернулась, занавесив лицо волосами. В груди вновь стало горячо, но на этот раз это был не испепеляющий все огонь, а согревающий.

— Посмотри на меня, — неожиданно повелел Риган и в тишине комнаты этот приказ не просто прозвучал, он прогремел.

Откуда-то, непонятно откуда, повеяло холодом.

Я сжалась в комок, уткнувшись лицом в собственные колени и лишь покачала головой.

— Нет.

— Не заставляй меня применять силу, — пригрозил Риган спокойно и в этом спокойствии слышалось нечто такое, от чего стало жутко до дрожи под ребрами.

Я не ответила, сжавшись еще сильнее и замерев в ожидании удара. Но его не последовало. Вместо это я услышала его голос. Внутри себя. Где-то очень глубоко, так глубоко, как если б он вдруг оказался центром моего тела. Центром меня. И всего моего существования.

— Ты — удивительная. Иррациональная, удручающая, своенравная, самодовольная, строптивая и злопамятная. Болезненно-чувствительная. И все-таки отзывчивая, сердечная. Ты — парадоксальная, противоречивая. В тебе удивительным образом одновременно сочетаются порывы и к истинной тьме, и к чистейшему свету. Как-будто добра и зла в тебе ровно напополам.

- “Так, кто ж ты, наконец? Я часть той силы, что вечно хочет зла. И вечно совершает благо”, - процитировала я, посмев распахнуть веки.

- “Мастер и Маргарита”? — одобрительно качнул Риган головой. — Удивлен, что ты читала.

— Скорее, читали мне, — отвела я взгляд, а после и вовсе отвернулась, чтобы он не увидел на моём лице то, что я хотела от него скрыть. А именно — что были и в моей жизни люди, которыми я дорожила.

— Какое твое первое воспоминание? — спросил вдруг Риган.

— Что? — поперхнулась я.

— Я знаю, что часть собственного прошлого для тебя потеряна, — замысловато пояснил он. — Поэтому хочу знать — какая отправная точка? С чего начинаются твои воспоминания об этой жизни?

— Об этой жизни? — переспросила я, удивившись странной формулировке. — Зачем тебе?

— Просто, — неопределенно пожал он плечами. — Хочу знать.

И тут меня словно хлыстом стеганули.

— Я тоже много чего хочу знать!

Риган хитро усмехнулся, в то время как его глаза опять резко потемнели.

— У малышки появились вопросы? Ну, давай, дерзай!

Под влиянием внезапно нахлынувшей смелости, я подалась вперед и, вцепившись в подлокотник его кресла, потребовала ответа:

— Почему тебя называют Безликим?

С минуту он рассматривал мое лицо, скользя по очертаниям губ, лба, подбородка и щек, а после лениво ответил:

— Я смотрю, кто-то готовился. Неужели штудировала брошюрку?

— Я не отвечу, пока ты не ответишь, — и вернулась к увлекательному занятию созерцания огня, весело трепещущего в камине и пожирающего остатки поленьев.

Комнату накрыла тишина. Риган возвращаться к диалогу не спешил, я тоже. Огонь медленно затухал, язычки пламени становились все меньше и меньше, из-за чего комната постепенно погружалась во тьму. Можно было бы подкинуть дров, но для этого надо было встать, подойти к дровнице, взять пару поленьев и сунуть в камин. А мне не хотелось шевелиться. Не только потому, что казалось будто даже малейшее физическое усилие может спровоцировать новый виток боли, но и потому что тогда, в тот момент, мне показалось, будто вселенная замерла. И все остановилось. Растерянность, нерешительность, слабость. Все те чувства, которые преследовали меня долгие годы, все те эмоции, с которыми я просыпалась и засыпала. Это был тот редкий момент, когда ничто не терзало мою душу, когда мне было спокойно.

Через четыре месяца после этого Риган погиб. За эти четыре месяца столько всего произошло. Моя жизнь перевернулась с ногу на голову, сделав такой умопомрачительный кувырок, от которого я вообще перестала ориентироваться в чем-либо, кроме собственных чувств к Ригану, зародившихся однажды вечером и с каждым днем становившихся все сильнее и сильнее. В них я была уверена. Почему?

Потому я никогда не испытывала ничего подобного — таких глубоких, ярких, сильных эмоций по отношению к другому человеку. Это было так, как если бы я всю жизнь прожила, видя мир черно-белым, а после появился он и показал мне другие краски. Показал, что мир бывает и красным, и синим, и желтым, и фиолетовым. Показал мне как смешивать цвета и создавать новые оттенки. Свои