Ночной консьерж - Йенс Фишер

– Террористы?! Какой-то мудак заорал про террористов, и служба безопасности отеля тут же блокировала их и проверила каждый волосок в бородах, чуть не под микроскопом.

– И что? – в один голос воскликнули Серж и Кристина.

– Ничего! Законопослушные бизнесмены из Саудовской Аравии. Документы у них в порядке, в розыскных базах Интерпола не значатся. Хорошо, что не стали поднимать скандал и звонить в посольство. Пришлось извиниться и отпустить их. Как же вы меня подставили!

– А больше… никто нами не интересовался?

– У вас паранойя в конечной стадии. Кому вы нужны? Кто должен вами интересоваться? Кем вы себя возомнили?

– А те люди… Которые столкнулись с арабами?

– Это наши люди! Слу-жба бе-зо-пас-нос-ти отеля, – Чехонин выговорил по слогам. – Понял?

– Понял.

У Сержа был глупый вид, потому что на секунду, несмотря на все чехонинские истерики, он испытал облегчение. Но только на одну секунду. Шепотом на ухо он признался, что подарил Чехонину именное оружие, и сообщил, где лежит оставленный «глок» вместе с прочим скарбом двух беглецов.

Затем последовало унизительные объяснения со съемочной группой «Си-эн-эн». Линда обрушила на Кристину всю ярость стервозного репортера, у которого из рук вырвали готовую сенсацию. Шведка молча выслушала истерику американки, затем произнесла с европейской невозмутимостью: «Спасибо, что приехали. Думаю, это – ваша работа». Слегка подсластило пилюлю эксклюзивное интервью с лидерами российских протестных сил. Удалось даже уговорить Джима проводить Сержа и Кристину с включенной камерой на подземную стоянку. Чуть раньше, с телефона того же добродушного Джима, туда были вызваны три такси из разных агентств. Серж и Кристина уселись в один автомобиль, но заплатили всем трем водителям. Плавным кортежем три таксомотора выехали из подземного паркинга и быстро, как стайка рыбной мелюзги с приближением хищника, разлетелись в трех разных направлениях. «Тойоту» пришлось бросить в «Хайте».

И вот теперь, когда переодевания, избавление от слежки и игра в шпионов остались позади, Серж с Кристиной в такси аккуратно выруливали с Цветного бульвара на Садовое кольцо.

– Когда ты в последний раз навещал проституток? – спросила Кристина.

– Это личный интерес?

– Служебный, – фыркнула она. – Помнишь еще, как это делается?

– Такие навыки не пропадают. Сориентируюсь…

– Я читала какой-то русский роман девятнадцатого века, там была сцена, в которой отец приводит шестнадцатилетнего сына в публичный дом и договаривается со знакомой проституткой, чтобы та обучила парня всем тонкостям…

– А русские цари для этого обращались к балеринам Мариинского театра.

– Кажется, в этом вопросе у вас ничего не изменилось.

Сначала заехали в гипермаркет. Наличные с кредитки Кристина сняла еще в банкоматах «Хайта» – с расчетом, что отель был последним местом, где они засветились. Там, позади, в спасительном номере восемьсот пятнадцать – маячки, телефоны под контролем, электронные адреса, пистолет и ее косметика. Впереди – полная анонимность, стократная осторожность, граничащая с паранойей и расчет наличными.

В гипермаркете купили новую одежду. Удобную, мешковатую, скрывающую фигуры, неброскую. Головные уборы с большими козырьками и очки. Косметику и медикаменты. Новые телефоны и сим-карты разных операторов.

– Звони! – сказала Кристина, когда короткий обеденный перерыв, который они позволили себе в фуд-корте гипермаркета, подошел к концу. – Кстати, почему в вашем «Чикен-гриле» курица отдает соломой? В Стокгольме у этой еды другой вкус…

– Здравствуйте, – произнес Серж в трубку чувственным баритоном. – Сколько стоят услуги? М-м-м… За час? А Кристина сейчас работает? Брюнетка, метр восемьдесят… Нет? А когда она будет? Только завтра? В два? Тогда запишите меня завтра на два… К Кристине.

Кристина, сидевшая напротив, съежилась, словно засыхающий фрукт.

– Ты все слышала, – вздохнул Серж. – Завтра в два.

– Завтра? Это что – ваше любимое национальное слово? Почему у вас все завтра?

Серж молча пожал плечами.

– Завтра Ганди станет… – Она не смогла выговорить жуткие слова. Вместо них почему-то вырвалось: – …Он станет легче…

Серж смотрел на девушку и понимал, что ее сейчас разрывают два чувства. Долг обязывал немедленно, не теряя ни секунды, спасать друга, которому грозит реальная опасность. Но в глазах Кристины он читал желание, подавляющее волю, здравый смысл и переходящее в страсть. Желание, забыв обо всем, одним броском преодолеть крошечное расстояние, отделяющее их от дома, в котором он поселил Эмиля Ленненберга, то есть Свена Ларсена – ее отца.

– Поехали, – сказал он и поднялся.

– В смысле? – удивилась Кристина.

– Ты все поняла. Никакого чувства вины. Никаких угрызений совести. Вперед и без оглядки! Если сейчас позволишь себе увязнуть в сомнениях, вообще ничего не сможешь сделать. У нас нет выбора. Мы можем сидеть тут и грустить, можем начать суетиться, бегать по городу… Но и в том, и в другом случае – лишь потеряем время. Едем к твоему отцу. Это единственно полезное, что мы можем сделать сейчас.

– На чем? – Кристина уцепилась за этот вопрос, как человек, который не может принять сложное решение и подбрасывает монету: «орел» или «решка»?

– Ты думаешь, Ночной Консьерж Москвы не может достать в этом городе четыре быстрых, нигде не засвеченных колеса?

* * *

Ганди проснулся от запаха моря. Он отчетливо различал этот волнующий обоняние букет из соли, загнивших водорослей, фосфорных отложений и чего-то еще – неуловимого и не поддающегося определению. В детстве ему казалось, что так пахнут рыбьи глаза. Даже поступив в школу и получая вполне сносные отметки по биологии и зоологии, он был уверен, что во всей рыбе так пахнуть могут только глаза. И сейчас, почувствовав знакомые ароматы; еще не разомкнув веки, он попытался представить, что все происходит во сне и ему снится выкатившийся слизистый пузырь с черной точкой внутри – рыбий глаз.

– Вставай! Али хочет говорить с тобой! – раздался откуда-то сверху голос на ломаном английском, и спинка дивана сотряслась от легкого пинка.

Ганди открыл глаза. Над ним нависла поросшая редкой растительностью физиономия Кумара – боевика из группы Али. Кумар меньше прочих вписывался в эту воинственную компанию. Он выглядел лет на семнадцать, хотя утверждал, что ему двадцать три, имел щуплое телосложение и фигуру, которой позавидовала бы любая балерина. Смуглая кожа на его лице светилась свежестью, была такой нежной и туго натянутой, что, казалось, может лопнуть от малейшего прикосновения. Почему-то это обстоятельство вызывало особенное желание прикоснуться к нему. А огромные круглые глаза, похожие на спелые сливы, сами того не желая, вводили в искушение мир, на который они смотрели серьезно и строго.