Происшествие в городе Т - Лев Брусилов

Все получилось эффектно с отрезанным языком, с острой ложкой. На это просто не могли не обратить внимания, и, конечно же, обратили.

– Но ведь это же не мог быть сам Щеколдаев…

– Верно, это не мог быть унтер-офицер. Это был его, скажем так, недобровольный помощник…

– Как вас понимать?

– Я вам уже говорил, что Щеколдаев служил надзирателем на Загорской каторге. Там помог одному преступнику, осужденному пожизненно, освободиться под другим именем. И так судьбе было угодно, что они встретились здесь, в Татаяре. Не знаю, каким образом, впрочем, об этом нетрудно догадаться, унтер-офицер заставил этого беглого каторжника принять участие в своем злодейском предприятии. Это он, каторжник, разыграл комедию с отрезанием языка во время благотворительного обеда на Семеновском увале и также пытался запутать следствие, рассказывая о женщине в черном…

– Женщине в черном? – несколько сдавленно переспросила Елена Павловна.

– Да. В этом деле был еще один персонаж – женщина в черном, и было совсем непонятно, кто это? Я склонялся, что под вуалью прячется Савотеева Ефросинья Карловна, но потом стал подозревать вас, уважаемая Елена Павловна…

– Меня? – возмущенно вскрикнула графиня.

– А что вас удивляет? У нас были веские основания так считать: ваши перчатки, ваши духи, даже перстень с рубином, ограненным басской розой. Все сходилось. Но замечу, в наших подозрениях виноваты вы сами.

– Я?

– Именно вы.

– Но тогда объясните мне мою вину.

– Хорошо, слушайте. Мне известно о вашей внебрачной связи…

– Что? – вскрикнула Елена Павловна и вскочила со стула. – О какой внебрачной связи вы говорите? Я не потерплю подобного обращения…

– Да полно вам, графиня. Не стоит ломать комедию. Я обо всем знаю, профессия такая. Но замечу, давать нравственную оценку не буду, потому как не мое это дело, мое дело – просто знать. Итак, продолжу, а вы присаживайтесь, присаживайтесь. То, Елена Павловна, что вы практиковали, известно с давних времен. Я имею в виду переодевание. Например, «Барышня-крестьянка» у Пушкина. Возможно, эта повесть великого поэта и натолкнула вас на идею переодеться горничной, а вашу горничную переодеть собой. Отправить ее на кладбище к могилке первого мужа, а самой на это время получить полную и никем не ограниченную свободу. Придумано, конечно, хитро. Однако вы даже в голову взять не могли, что ваша горничная воспользуется всем этим в своих личных целях, я бы даже сказал – в преступных целях. Хотя я теперь начинаю понимать, идею с переодеванием вы прочли не у Пушкина, вам ее подсказала горничная, ведь так?

– Да, вы правы, – тихо сказала, опустив глаза, Елена Павловна.

– И вы, конечно же, не знали о том, что ваша прислуга тайно встречается с унтер-офицером Щеколдаевым и является его любовницей…

– А как же Савотеева?

– Савотеева? Это всего лишь денежный мешок, а ваша горничная – это настоящая страсть, вот так вот. И получается, что вы, уважаемая Елена Павловна, идя на поводу у своих желаний, сами того не ведая, помогали преступникам творить черное дело. А они в знак благодарности попытались сделать так, чтобы вас обвинили в организации покушения на его превосходительство. Конечно же, в этом деле еще много непонятного: как преступники сделали то или иное, кто им помогал, например, в Пантелеевской больнице. Но, к счастью, они все у нас под замком, в том числе и ваша горничная, которую вы потеряли. Думали, наверное, что сбежала?

– Да.

– Нет, она у нас. Ну, так вот, все они арестованы, и думаю, что скоро расскажут нам, чего мы еще не знаем. Чтобы подвести черту, суммирую все мной сказанное. Унтер-офицер Щеколдаев, который вне всяких сомнений является главным в этом деле, задумал присвоить деньги Савотеевых. Сначала в его планы входило избавиться от Всеволода Савотеева, и это он пытался осуществить с помощью его мачехи Ефросиньи Карловны. Ну, а затем, я так понимаю, он думал избавиться и от самой Ефросиньи Карловны, но ничего не получилось. Вы удовлетворены моим рассказом?

Графиня кивнула.

– У меня к вам просьба…

– Слушаю.

– Я могу надеяться… – Графиня замолчала, она была смущена.

– Госпожа Можайская… – Фома Фомич встал и вышел из-за стола. Он подал Елене Павловне руку, помог подняться и повел ее к двери. – Все, что было сказано в этом кабинете, в этом кабинете и останется.