Аргентинец - Петр Заспа

на вилле вызов на разговор случился лишь третий раз, а значит, Конрад пошёл на риск, узнав что-то очень важное. Фегелейн предусмотрительно занял комнату у самого выхода, дабы всегда иметь возможность покинуть дом незамеченным. Наскоро одевшись и накинув плащ, он вышел и проскользнул вдоль стены в конюшню. Конрад его уже ждал. Завидев Фегелейна, он поднялся со стога сена и выглянул в окно.

— Меня никто не заметил, — поспешил успокоить Фегелейн. — Антон, что-то случилось?

— Мой группенфюрер, — несмотря на заверения, Конрад недолго выждал, осматривая двор, затем продолжил, — мой группенфюрер, я решил, что вы должны кое-что знать. Ночью начальника охраны Мейендорфа посещал некто Райхенбах.

— Райхенбах? — Фегелейн задумался, пытаясь вспомнить, кто это.

— Поговаривают, что это правая рука Эйхмана.

— Припоминаю. Кажется, они вместе занимались евреями.

— Верно, — согласился Конрад. — То же сказал и Мейендорф. Райхенбах оставил машину недалеко от виллы и в темноте пришёл пешком.

— Погоди, но ведь Эйхман ещё в Европе?

— В том-то и дело. Сейчас Райхенбах будет освобождать место для Эйхмана и готовить почву, чтобы сделать из него нового фюрера. Так решил Временный комитет по спасению Германии.

— Не слыхал о таком.

— После гибели Бормана и Мюллера такой создали, он просуществует, пока не прибудет Эйхман.

— У нас есть фюрер, — возразил Фегелейн. — Зачем ещё один?

— Многие сомневаются в его способности создать новый рейх, — смущённо отвёл взгляд его агент. — Комитет уже принял решение, исходя из прибывшей директивы от Эйхмана, на которого они полностью сделали ставку. Сегодня, в течение дня, прилетит гидросамолёт, как сказал Райхенбах, — за Гитлером и его окружением. Мейендорфу был передан письменный приказ, в котором охране предписано не препятствовать, и что бы ни происходило — не вмешиваться. За этим и прибыл Райхенбах.

— В этом ничего нового нет, — успокоился Фегелейн. — Того же хотел и Борман. Отправить нас подальше с глаз долой, в джунгли. Гитлер не согласится.

Конрад нервно взглянул на поднимающееся солнце.

— Мне нужно торопиться. Мейендорф сказал, что любимчик Гиммлера Эйхман — далеко не Борман. Его не связывают с Гитлером партийные узы и узы старой дружбы. Он отправил в газовые камеры миллионы, и избавиться от лишней обузы для него проще, чем держать под своим креслом бомбу, пусть даже спрятанную далеко в джунглях. Для тех немногих, кто ещё симпатизирует Гитлеру, так и будет объявлено, что фюрер доживает в созданном для него раю счастливую жизнь, завещав своё дело Эйхману. Но приближённые к Райхенбаху не строят иллюзий. У него есть чёткое распоряжение: вывезти вас самолётом и спрятать тела где-нибудь в глубине сельвы.

— Тела? — оторопел Фегелейн.

— Не знаю. Возможно, вас убьют здесь, а может, уже и там. Думаю, что скорее там, дабы случайные свидетели не разрушили созданную легенду. А сейчас, мой группенфюрер, я ухожу. Я и так сильно рискую, покинув дежурную комнату.

— Спасибо, Антон, — шепнул Фегелейн вслед исчезнувшему Конраду.

Он почувствовал, как вмиг вспотели ладони. Эйхман, Эйхман, Эйхман… даже среди гестаповцев Мюллера ходили слухи о его невероятной жестокости. Это был тот случай, когда убийцы боялись убийцу за убийства. Нет, Фегелейн ни на секунду не усомнился в словах Конрада. Наступил тот момент, когда впору было вспомнить добрым словом тихушника Бормана. Партайгеноссе хоть и был жаден, циничен, и уж очень напористо стремился к самостоятельности, но он не опустился бы до элементарной физической расправы. Чистокровный андалузец, к которому Фегелейн успел проникнуться любовью, фыркнул и протянул морду за привычной сладостью, но Герман его не заметил. Вернувшись в дом, он открыл шкаф и вытащил обувную коробку. Здесь у него хранился пистолет. А почувствовав в руке его тяжесть, он вдруг ощутил невероятный подъём. Так всегда бывало в моменты опасности. Фегелейн обожал себя в такие минуты. Он словно перерождался. Мозг начинал работать со скоростью полёта пули, мышцы превращались в сжатую пружину, все чувства обострялись до предела. Он неожиданно услышал, как в комнате Гитлера заскрипела кровать, хотя раньше не слышал, что творилось за собственной дверью. Фегелейн криво ухмыльнулся — нет, так просто им его не взять! Надев свой лучший костюм, он вышел на террасу и занял плетёное кресло с видом на озеро.

«Антон сказал, что самолёт прилетит уже сегодня, — размышлял он, глядя на тихую зелёную гладь, — а в нём наши палачи. Сколько их может быть? Сколько человек вмещает частный гидросамолёт, способный сесть на такое крохотное озеро? Если учесть, что потом им ещё нужно взять пятерых пассажиров? Пять, шесть головорезов? Не бог весть какая армия. Бывало и хуже. Отпора они не ждут, оружие спрячут, будут изображать радушие и почтение. А это только усиливает фактор встречной внезапности. Эх, будь у меня пулемёт! — Фегелейн намётанным глазом уже нашёл для него место, с которого причал был как на ладони. — Конечно, есть ещё охрана. Конрад говорил, что охране дано указание не препятствовать людям Райхенбаха, но и не велено помогать, а значит, их вмешательство маловероятно. После исчезновения Бормана можно попытаться переманить Мейендорфа на свою сторону, взывая к близости его шефа и фюрера. Гитлеру придётся приложить всё своё красноречие — пусть хоть какая-то от него будет польза! А если ещё уничтожить Райхенбаха и его людей в первые секунды, то проблем с охраной и вовсе не должно возникнуть. На Мейендорфа хорошо организованная операция наверняка произведёт впечатление. Остаётся вопрос — как это сделать? На доктора надежды нет. Штумпфеггер никогда тяжелее шприца в руках ничего не держал. Адмирал? — Фегелейн задумался. — Скорее нет, чем да. Здесь нужна ювелирная работа, а из Фридебурга стрелок такой же, как из меня моряк. Опять всё делать самому…»

Чувствуя в крови адреналин охотника, Фегелейн встал и прошёлся по вымощенной камнями тропинке к озеру.

«Да… будь у меня пулемёт, я свалил бы самолёт ещё при заходе на посадку, решив все проблемы одним махом!»

Неожиданно Фегелейн замер. А ведь самолёт нужен им самим! Неповреждённый. И обязательно с пилотом.

Мысль стремительно понеслась в новом направлении. Предстоящая картина предстала перед глазами в совершенно новом свете: «Сев на озеро, самолёт заскользит с запада на восток, затем подрулит к причалу. От террасы до причала пятьдесят метров. Придётся выйти им навстречу. Узость причала не даст бойцам Райхенбаха стрелять одновременно, не перестреляв друг друга, а мне достаточно трёх секунд, чтобы разрядить магазин! Пилот останется в кабине и не пострадает. Он из частной компании, аргентинец, и, завидев пистолет, играть в героя не станет!»

— Герман, как это для тебя нетипично.

Позади стояла Ева. Фегелейн вздрогнул и ругнул себя, что непростительно увлёкся, не услышав её шагов.

— Ты обычно