Внуки - Вилли Бредель

господин главный инспектор.

— Ну, так не будем терять времени.

В сопровождении двух комиссаров и пяти вооруженных фалангистов Венер и Фогельзанг двинулись по длинным коридорам, направляясь в здание суда, где помещались и камеры для подследственных. Венер не снял своей меховой шубы и все же мерз — так холодно было в этих каменных коридорах. Они спустились в подвал. Здесь было множество камер. Стояла мертвая тишина. Венер спросил у инспектора:

— Все камеры заняты?

— Переполнены. Во многие втиснуто по четыре человека.

Глухо отдавались шаги солдат под сводами, напоминавшими катакомбы.

— Вот здесь, господин главный инспектор, помещается один из тех троих. А вон там, наискосок, — другой.

Надзиратель, ведавший подвальными камерами, выступил вперед с огромной связкой ключей в руках.

Тесная голая камера походила на каменную нишу. Человек, стоявший в ней, казался гигантом. Это и в самом деле был крупный плечистый мужчина с широким грубоватым лицом с двойным подбородком. Он холодно взглянул на вошедших.

— Кто он по профессии? — спросил Венер инспектора.

Тот пожал плечами.

— Он не дает о себе никаких сведений.

— Спросите!

Инспектор по-испански задал вопрос заключенному.

Ответа не последовало.

Венер увидел на шее заключенного, под левым ухом, кровоподтек от сильного удара. Правая рука его распухла и потемнела.

— Была потасовка? — спросил Венер.

— Да. Он отбивался и ранил двух полицейских.

— Пойдемте к другому.

Камеру заперли и открыли противоположную, ближе к концу коридора. Здесь стоял, прислонясь к стене, молодой человек — типичный испанец с темной густой шевелюрой, узким лицом и черными как уголь глазами, бледный и по-юношески худощавый; ему было немногим больше двадцати. Когда инспектор и Венер вошли, заключенный не шевельнулся, он продолжал все так же неподвижно стоять, не обращая на них никакого внимания.

Венер искал на молодом человеке следы ран, но ничего не заметил.

— Его не били? — спросил он.

— Били сильно, — ответил инспектор. — Кажется, повредили ему ногу.

— Показаний не дает?

— Ни одного имени не назвал.

— Есть какой-нибудь смысл спрашивать?

— Думаю, что нет.

— А третий?

— Он ведь умер, господин инспектор.

— Похоронили уже?

— Лежит в покойницкой.

— Я хочу его видеть.

Они пошли по подземному коридору в обратном направлении и остановились у незапертой камеры, помещавшейся в стороне от других. На полу лежал труп аптекаря. Сухое тело, узкое лицо, уже желтое, как воск. На верхней губе и на подбородке два клочка волос величиной с песету.

— Значит, это единственный, о котором известно, кто он такой, — сказал Венер. — Но и те у нас заговорят. Голову даю на отсечение!

— А каким же образом?

— Идемте, — сказал Венер. — Я объясню вам. У меня есть совершенно особые приемы.

IV

К вечеру инспектор Фогельзанг велел запереть обоих арестованных коммунистов в одну камеру. По словам надзирателей, они взглянули друг на друга без единого слова, без единого жеста и продолжали молчать, даже оставшись наедине друг с другом. Когда в камеру втащили труп аптекаря, они и тогда не промолвили ни слова.

— Я убежден, — сказал инспектор, — что близость трупа не произведет на них ни малейшего впечатления. У таких людей нет ни совести, ни того, что обычно называют душой.

— Вы ошибаетесь, — сказал Венер. — Это, конечно, получеловеки, но им не чужды человеческие побуждения. Завтра утром они ответят на любой вопрос.

В ресторане отеля, где жил Венер, он встретился с полковником. Фон Карбиц, казалось, был настроен не лучше, чем в их первую встречу, тем не менее Венер подошел и попросил разрешения сесть за его столик. Полковник кивнул, глядя мимо Венера на шумных посетителей и проворно сновавших взад и вперед официантов.

— Довольны ли вы поездкой в Бургос, господин фон Карбиц?

— Я приехал сюда не развлекаться. Как, впрочем, и вы. Приказ есть приказ, и делаешь что можешь.

— Вы знаете, что я слышал? Говорят, Модесто взял Теруэль. Верно это? Если так, то это было бы здорово!

— Почему? — спросил фон Карбиц.

— Вы не согласны? Ведь, по слухам, Модесто был опорой обороны Мадрида. И вдруг он вынырнул в Теруэле. Разве не следовало бы организовать теперь блицнаступление на Мадрид? Красные берут Теруэль, мы — Мадрид.

— Блицнаступление? — проворчал полковник. Он наклонился над столом и прошептал: — Вы знаете, чего хочет каудильо?

— Откуда же мне знать, дорогой полковник?

— Еще самолетов! Еще пушек! Еще танков! Еще солдат!.. Офицеров, говорит он, у него достаточно; ему нужны солдаты, которые хотят и умеют драться.

— Придется дуче послать ему еще две-три дивизии.

— Он требует солдат у фюрера. Чернорубашечников он считает слишком легконогими; чуть что — они наутек.

— Ну что же, получит. Чем больше наших солдат накопят боевой опыт, тем лучше.

— Но если слишком много их останется в испанской земле, в этом уж ничего хорошего нет. В конце концов, Испания — только второстепенный театр военных действий. Меня, впрочем, нисколько не удивит, если каудильо договорится с американцами. Не хочется и думать, что уже сейчас затевается за кулисами.

— Почему же вам не хочется об этом думать? — усмехнулся Венер.

— Ну, вы и сами понимаете. Уверяю вас, тут что-то плетется. Еще старик Блюхер сказал: «Солдаты сражаются, а дипломаты выигрывают или проигрывают войны».

— Фюрер — солдат и политик, — сказал Венер. — Выпьем за фюрера.

Они встали и чокнулись.

— Хайль Гитлер!

— Хайль Гитлер!

Выпили. Полковник вдруг стал необычайно словоохотлив.

— Под строжайшим секретом, слышите? — Вид у него был очень таинственный. — Подготовляется массированный удар. В огонь будут брошены все танки и все воздушные силы.

— Под Мадридом?

— Нет, под Теруэлем. Прорыв к морю. Интербригады, стянутые туда, будут окружены. Думаю, вы скоро увидите немало своих земляков.

— Давно уже и с нетерпением жду таких встреч. Но этим молодцам известно, что с ними будет, если они попадут в наши руки, и они предпочитают сами кончать с собой, чем предоставить нам кончать с ними… И когда, вы думаете, начнется наступление?

— Возможно, завтра уже. Во всяком случае, скоро.

— Бог ты мой! С каким бы удовольствием я поехал туда.

V

Венер проснулся и испуганно вскинулся. Телефон на ночном столике резко, пронзительно звонил. Венер спросонок нехотя потянулся к трубке. «Да это настоящая сирена. Такую музыку следовало бы запретить».

— Алло, кто говорит? А-а, это вы, Фогельзанг. Да, у аппарата Венер. Что случилось? Какой эксперимент не удался?.. А, вот что… Оба мертвы? Повесились в камере?.. Ну, значит, ничего не поделаешь… Хорошо! Да, приду. Но не теперь, надо же человеку хоть выспаться… Часам к двенадцати… Хайль Гитлер!

Эксперимент не удался — тут явно чувствовалась нотка злорадства. Что позволяет себе этот Фогельзанг! Да, подчиненному всегда приятно, когда у начальника осечка… Венер потянулся и сладко зевнул… Эксперимент не удался. Следовало,