Тарра. Граница бури. Летопись первая - Вера Камша

Сердце Геро сжалось: она сама боялась себе признаться, как хотела и стыдилась такого разговора. То, что Стефан мог остаться калекой, ее не пугало. Как и то, что здоровье могло помешать ему стать королем. Она любила человека, а не принца и готова была простить ему даже то, что он родился сыном короля.

— …Герика согласится. Ты же знаешь, она никогда никому не сказала «нет».

— Все равно не стоит решать судьбу девочки в ее отсутствие. — В голосе короля читалось сомнение. — Она, конечно, к тебе очень привязана, но именно поэтому я не уверен, что все… м-м-м… пройдет хорошо.

Дочь Михая не сразу поняла, о чем речь, а когда до нее дошло, она в первый раз за свою жизнь потеряла сознание. Шум за занавеской привлек внимание короля. Марко выхватил меч и рывком отдернул полог.

— Она все слышала, Стефко. — Голос короля был непривычно взволнованным. — Как видишь, это ее не обрадовало.

— Это и меня не радует, — Стефан говорил тихо, но твердо, — однако мы не можем рисковать. Ты выполнишь свой долг, и она тоже. Я поговорю с ней, когда она придет в себя. Я постараюсь объяснить… Что смогу.

— Делай, как считаешь нужным. — Король неловко положил сухую твердую руку на темную голову сына, а затем вышел.

3

Приютившая Романа и Феликса гостиница называлась «Роза и лилия». Вывеску с одной стороны поддерживала томная златовласая дева в белом, на голове которой белел венок из лилий. С другой стороны красовалась чернокудрая куртизанка в алом, вызывающе декольтированном платье и с розой в зубах. Таким образом умный хозяин давал понять посетителям, что у него каждый найдет то, что хочет. Нужно только намекнуть…

Новых постояльцев, казавшихся денежными и неискушенными, трактирщик встретил с неподдельной радостью, многократно усилившейся, когда старик объявил о своем решении прожить в «Лилии и розе» не меньше месяца и щедро уплатил за две недели вперед. Гости были голодны и очень устали, и все равно Феликс сразу же взял быка за рога.

— Что мы будем делать и когда? — пожелал узнать бывший рыцарь, устроившись в пятнистом и несколько потертом, но удобном кресле. Роман мог лишь дивиться скорости, с которой секретарь превращался в воина. Насколько бы было хуже, навяжи судьба в спутники либеру монаха-пьяницу из озорной баллады, каковых баллад он лично написал десятки. Только вот пьяницы-монахи, рыцари без страха и упрека и немыслимо прекрасные и при этом добродетельные девы, обитающие в балладах, в жизни оказываются совсем другими.

Роман глядел на соратника, нет, пожалуй, уже друга, понимая, что сейчас скажет вещь, кощунственную даже для самого терпимого служителя Церкви.

— Феликс, святой Эрасти и Проклятый — это один и тот же человек.

Начало было положено. Клирик сумел удержать свои эмоции при себе и нарочито спокойным голосом уточнил:

— Почему ты так решил?

— Предпосылок множество. Во-первых, портреты. Если первый написан Эрасти (а об этом прямо сказано в ваших же хрониках), остается предположить, что этот же художник писал и Циалу, причем Циалу — светскую красавицу, а не святую. Кто был влюблен в Циалу? Проклятый! Этот же художник создал «Пророчество», но подобный кошмар не пришел бы в голову ни одному из придворных художников, сколько бы они ни пили. Зато Проклятый мог изобразить все эти ужасы — он проповедовал как раз о конце света, хоть и вразрез с учением Церкви. Согласен?

— Я слушаю.

— Далее. На картине, написанной в год исчезновения Эрасти, он изображен снимающим кольцо. Случайность? Вряд ли. Ты видел портрет… Эрасти шел к решению оставить Анхеля долго, но было это решение окончательным и бесповоротным. То, что он снимает перстень, подаренный ему императором, подтверждает решимость расстаться с другом и уйти в никуда. Я думаю, Эрасти имел прощальный разговор с Анхелем и вернул ему подарок.

— Кольцо осталось на отрубленной руке Эрасти. Оно вросло в палец, иначе мародеры наверняка его бы сняли. И как, даже если предположить на мгновение, что Церна выжил и стал Проклятым, он рисовал без рук?!

— В то, что он вернул кольцо Анхелю, ты можешь поверить? Если не знать продолжения?

— Если не знать продолжения, именно это он и сделал бы.

— Идем дальше. Вчера я припомнил одну балладу. Это было… довольно давно. Я слышал лишь отрывки, причем в переводе. Так вот, в этой балладе говорилось о том, как некий император обменял герцогство Достарбар на голову своего брата, а Анхель и Эрасти считались больше чем братьями. Герой баллады вручил послу некоей державы кольцо, которое брат прекрасно знал. Соответственно, податель кольца — посланец императора, в сущности, так оно и было… Дальше оставалось заманить обреченного, куда требовалось. Когда и как Достарбар вошел в состав Арцийской империи, ты мне вчера рассказал.

Прибавь к этому, что Анхель погиб от руки Проклятого, но императрица и дети не пострадали, хотя сил у колдуна хватило бы на то, чтобы смести с лица земли пол-империи. Он же ограничился единственной жертвой — императором, которого преспокойно похоронили в роскошном склепе. На лице покойника застыло выражение ужаса, но ран и увечий не нашли.

Поскольку Анхель был человеком редкой отваги, всем было очевидно, что его убила магия, но если ты встретишь того, кого тридцать лет считаешь мертвым и кого ты лично послал на смерть… Согласись, от такого можно умереть. Внезапно. Молчишь? Слушай дальше! Если бы Проклятый хотел власти и дрался за власть, то, вне всякого сомнения, получил бы ее. Он же предупреждал людей о грядущих бедствиях, отсюда и «Пророчество»! Будучи потрясающим художником, он пытался убедить людей еще и с помощью своего таланта.

— А Циала?

— Думаю, ты согласишься, что в жизни она была редкостной стервой. Портрет не лжет — это расчетливая, властолюбивая женщина. Уверяю тебя, с Проклятым она сошлась по собственной воле, желая стать властительницей мира. Лучшим доказательством его бескорыстия является предательство — а это было именно предательство — Циалы! Мерзавка добилась того, чего хотела. За голову возлюбленного получила власть.

— Бедный Эрасти… Сначала — друг, потом — любимая. И все же как он рисовал без рук и где он был тридцать лет?

— Его святейшество упоминал при тебе об эльфах?

— Он любил старые сказания… Иногда их пересказывал. Чаще всего он вспоминал Войну Монстров… Ты хочешь сказать?!

— Его святейшество знал, что эльфы были и, возможно, есть. Он искал их. Эта одна из причин, по которой ему понадобился я. Среди эльфов были искусные целители, они могли выходить умирающего. Того, кого сочли умирающим люди. Надо думать, одним из условий, поставленных Анхелем оргондскому королю, была тайна, ведь Церну в Арции обожали.

— Да, узнай люди про сговор, Анхель перестал бы быть «Светлым». Да что там, его бы возненавидели!

— Думаю, исполнители бросили Эрасти умирать там, откуда, по их мнению, человек, да еще с отрубленными руками, не выберется. Эльфов они предусмотреть не могли. Они выходили Эрасти Церну, как… как Рене Арроя.