Дикая жизнь - Фиона Вуд

Он не вышел.

Лицо у нее бледнее, чем обычно. Невыносимо думать о том, насколько хуже ей станет, если Майкл так и не вернется.

Я не заслужила такой награды, но все-таки я увидела его первая.

Крошечный белый огонек, дрожащая в воздухе точка, похожая на светлячка.

На нем был налобный фонарик. Значит, он не сбежал, а вышел на пробежку.

Кто-то завизжал: «Живой!» (Это я.)

Хватаю Лу за руку, мы вместе выбегаем наружу, остальные кидаются за нами.

Я кричу, зову его по имени и никак не могу остановиться. Он добегает до конца тропы, выключает фонарик и моментально понимает, что происходит. И начинает объяснять, где был.

ДА КАКАЯ РАЗНИЦА? ОН ВЕРНУЛСЯ!

Я хватаю его за руки, крепко обнимаю, никак не могу отпустить. Я и плачу, и смеюсь.

И благодарю всех богов всех культов, какие когда-либо были изобретены, и все воинство ангелов, и помощников Санты, и вселенную, – всех, кто сегодня решил побыть благосклонным ко мне.

суббота, 24 ноября

Майкл, прибежавший в лагерь перед самым рассветом, удивлен и (всего полсекунды спустя) страшно смущен тем, что из-за него поднялся такой переполох. Он бегал шесть часов подряд.

Добежал до пика Уолкотта, объясняет он, снимая налобный фонарик.

Потом принялся извиняться: он не подумал, что его хватятся.

Доктор Квонг оглядывает его с головы до ног, сдерживает вздох облегчения, улыбается, переглядывается с родителями Майкла, качая головой, и обещает известить о возвращении ученика полицию и спасателей.

Сибилле, пожалуй, не помешала бы хорошая оплеуха, но я знаю, что значит ждать друга, поэтому приводить ее таким способом в чувство не собираюсь.

Майкл пытается обнять всех, кому это необходимо; его мать сдерживается из последних сил: теперь, когда выяснилось, что ее мальчик жив и невредим, она не собирается лишний раз конфузить его. Ее бьет дрожь, она скрещивает руки на груди, чтобы скрыть это. У отца вид сдержанный и усталый. Глядя, как он обнимает Майкла и хлопает его по спине, я понимаю: он был как минимум наполовину уверен в том, что Майкл просто совершает пробежку согласно плану. Майкл очень похож на него.

Счастливые вопли Сибиллы кое-кого разбудили: со стороны «Кливленда», корпуса, где живет Майкл, являются Бен и Хэмиш.

– Я сбегал до Уолкотта, – говорит Майкл, уже почти оправившись от смущения.

Я подаю ему стакан воды. Он благодарно улыбается, и я получаю свою дозу объятий. У меня непроизвольно вырывается громкий всхлип – а я и не подозревала, что до сих пор сдерживала его в себе.

Майкл пышет жаром, как печка, он насквозь промокший, потный и живой. Он наклоняется так, что наши глаза оказываются на одном уровне:

– Извини, что заставил тебя волноваться. Мне правда была необходима эта пробежка.

Снаружи приходят еще люди, узнав, что произошло. Бен одним из первых поздравляет Майкла: к объятиям добавляются рукопожатия и похлопывания по плечам.

– Вот это круто, старик, мне такую дистанцию нипочем не одолеть. Надо отдать тебе должное. – Этими словами он официально признает, что приз за наибольшую дистанцию и установленный рекорд этого семестра достается Майклу.

Бену неловко при виде зашкаливающей радости Сибиллы, но он понимает, что момент для ссоры не самый подходящий.

У Сибиллы нет времени ни на кого из нас, кроме Майкла.

– Я в порядке, – уверяет ее Майкл. Маленькая ложь, чтобы она хотя бы чуть-чуть поменьше волновалась.

Учителя, мисс Ладислав и мистер Эпстайн, появляются вдали на тропе; вид у них горестный, пока они не замечают в предрассветных сумерках Майкла.

Мистер Эпстайн подбегает и хлопает ученика по спине.

– Молодчина! Я знал, что ты не дурак. Только в следующий раз бери с собой на пробежку долбаный спутниковый телефон, ладно?

Все понимающе и сочувственно смеются, он извиняется за свои слова. Родители Майкла сердечно благодарят и его, и мисс Ладислав.

Мисс Ладислав уверяет, что чувствовала: с Майклом все хорошо, ведь на следующей неделе лунное затмение, и она даже предлагала коллеге поспорить на сто долларов, что Майкл ни за какие коврижки не пропустит его. Но мистер Эпстайн спорить не стал, потому что был такого же мнения.

Доктор Квонг спрашивает родителей Майкла, не вызвать ли врача. (Нет, отец Майкла сам врач.) Он спрашивает, все ли с мальчиком хорошо, и тот отвечает: с ним полный порядок. Не падал ли он? Головой не стукался? «Нет», и этого ответа его отцу оказывается достаточно.

У Майкла на лице пара царапин – небольших, накладывать швы не требуется. Его отец говорит, что ему, пожалуй, нужны только еда, горячий душ и сон. Они очень сдержанны друг с другом.

Доктор Квонг гонит нас всех поспать до завтрака и объясняет: давайте дадим Майклу и его родителям хоть немного побыть наедине. И все мы уходим.

Когда стало известно, что Майкл исчез между одиннадцатью часами и полуночью, никто не додумался посмотреть на общую таблицу пробежек, в которую он внес новую запись.

Провалившись глубоко в сон, я вижу, что старательно складываю мелкие ракушки и пуговицы в коробочку, зная, что должна как следует наполнить ее, замечаю среди содержимого молочные зубы и мелкий жемчуг, задумываюсь, оставить их там, среди пуговиц и ракушек, или вынуть и начать заново, когда резкий голос Холли вырывает меня из сна и странным образом тревожит: «Вы двое что, лесбами заделались? Так я и знала».

Слегка приоткрываю один глаз: Энни и Лу выходят из ванной вместе. Свет мягкий, рассеянный; наверное, солнце взошло час назад.

Волна благодарности: Майкл вернулся невредимым.

Волна раздражения: Холли.

Волна изнеможения: мне бы еще поспать. Кидаю в Холли подушкой, требую, чтобы она заткнулась, но, несмотря на всю сонливость и усталость, с удовольствием слушаю, как огрызается Лу:

– Не то чтобы мне очень хотелось говорить с тобой, но нет, не заделались.

– И вообще это не твое дело, – добавляет угрюмая и усталая Энни.

– И кстати, мои родители – обе женщины, – продолжает Лу.

– Две женщины? – переспрашивает Холли. – У тебя две матери?

– Моя мать – Мэгги, другая мать – Бифф. На самом деле ее имя Элизабет, но ее всегда звали Бифф, потому что так выговаривал длинное имя ее младший брат – «Лиффабифф».

– Фу, гадость. Ты хоть знаешь, кто твой отец?

– Мой дядя Джеймс, брат Бифф. Тот самый, который не мог выговорить ее имя.

– Это же долбаный инцест, – заявляет Холли.