Птица в клетке - Кристин Лёненс

Мне показалось, что ей сейчас станет дурно. Между тем птица запела, невинно склонив головку набок, и Эльза чуть-чуть приоткрыла дверцу, потом еще немного, потом наполовину. Птица бойко запрыгала с шестка на шесток в ожидании кормежки. После долгих колебаний Эльза открыла дверцу полностью. Птица будто не замечала. Но тут от легкого ветра окно распахнулось настежь, словно некая высшая сила манила пернатую пленницу на свободу. Но птица даже не пыталась вылететь. Тогда Эльза просунула руку в клетку; птица заметалась и захлопала крыльями. Когда же Эльзины пальцы стали тянуть ее из клетки, она клюнула человеческую руку, порхнула обратно и съежилась за поилкой. Я невольно улыбнулся: победа осталась за мной.

Эльза не спеша сделала вторую попытку и бережно взяла птицу в ладони, чтобы перенести на подоконник. Слегка взъерошенная, та осталась сидеть на месте. Свежий воздух, согретый весной и напоенный ароматом скошенной травы, радовал сердце и звал дышать полной грудью. И вдруг птица стрелой вылетела в окно, будто спасалась от погони, а вовсе не искала свободы.

Я с ужасом увидел, что она скрылась из виду, а потом задумал, стыдно признаться, бесчестный поступок. Через несколько дней я отправился на руины дома фрау Вайдлер, выкопал из пепла птичий скелет и поместил его в клетку с белым куполом; косточка одного крыла сиротливо торчала сквозь прутья. Скелет, долго лежавший на развалинах, никак не мог принадлежать нашей птице, но Эльза даже не стала рассматривать его вблизи. Спрятав лицо в ладони, она забилась в истерике.

Договор на агентские услуги по продаже дома истекал той весной, и я прохаживался по центральному району в поисках более надежного варианта. Уже собравшись зайти в незнакомое агентство на Шенкенштрассе, я услышал крики, доносившиеся из роскошного отеля на Лёвештрассе, в одном квартале от меня, и решил посмотреть, что там происходит.

К концу того дня увиденное стало восприниматься как банальное зрелище. Оккупационные войска покидали страну и собирались восвояси, прихватывая с собой на память все, что вошло у них в обиход или казалось заслуженной наградой за долгие три года службы: иными словами – все, что не было прибито гвоздями. Нет, не так: включая то, что было прибито гвоздями.

Мне на глаза попалась пара русских офицеров, которые с помощью солдат выносили из гостиницы антикварные кровати, консольные столики, картины, торшеры, ванны на львиных лапах и мраморные раковины. Как ни удивительно, тем же занимались и американцы. Австрийцы скандалили, сыпали бранью, но с ними обходились как с неблагодарными тварями, а кто особенно буйствовал, те рисковали схлопотать прикладом пониже спины – чтобы помнили.

Прямо передо мной рота американцев тащила – я не преувеличиваю, как ни абсурдно это звучит, – военные реликвии прошлого: орудия, кольчуги, копья, средневековые знамена. Не знаю, откуда их вынесли: то ли из частного особняка, то из какого-то музея, но путь их лежал теперь в совсем другие особняки и музеи. Возможно, общий настрой был не столь мрачным, как я описываю: далеко не у всех австрийцев имелись ценности, вожделенные для чужаков.

Дома меня поджидало очередное зрелище: одно из окон закрывал оранжевый транспарант с черной надписью «Продано». Я не мог поверить такой удаче – оставалось только надеяться, что здесь не похозяйничали судебные исполнители, продавшие мой дом за долги. На заднем дворе маячили двое мужчин: я узнал в них своего первоначального агента, который давным-давно не давал о себе знать, и покупателя-архитектора.

– Видели новость? – непринужденно спросил герр Айхель, будто мы с ним встречались не далее как вчера.

– Видел, – с некоторой досадой ответил я.

– Если хотите знать, я пытался его отговорить, но он ничего не желает слушать. Про ваш – или про его – дом. Стоит ли затеваться, если понятно, что за пару лет все войска будут выведены? Уж поверьте, русские заберут все, что плохо лежит, так что дом этот не достанется ни нашим, ни вашим.

Архитектору это замечание показалось весьма остроумным.

– Какая чушь, – выговорил он и обратился ко мне, понизив голос, чтобы заручиться моим вниманием. – Не верьте тому, что здесь болтают.

Герр Айхель с размаху сшибал ногой поганки, заполонившие весь сад, и самодовольно поддразнивал покупателя:

– Если не передумаете, покупка такой недвижимости может обернуться против вас, как только ветер переменится. Не боитесь?

– На самом деле побаиваюсь. Ваших метафор по поводу красного прилива.

– Как встарь говорилось, пригони коня на водопой, а пить не заставишь… Герр Бетцлер, прошу вас ко мне в контору завтра утром – оформим сделку по всем правилам. Хотя понятие частной собственности дышит на ладан…

В годы моего детства продажная цена дома сделала бы нас миллионерами, но я по горькому опыту знал, что цифры – штука относительная. В процессе поисков другого жилья эта истина дошла до меня в полной мере. Вырученных от продажи средств могло бы хватить на покупку другого дома, меньшей площади, причем в хорошем состоянии, но я упустил из виду один важный момент. Если вложить все деньги в приобретение нового дома, то как жить дальше? По опыту я знал, как стремительно возрастают текущие расходы. О покупке дома пришлось забыть и переключиться на поиски квартиры. Просторная квартира стоила примерно как небольшой дом, а иногда и дороже, в зависимости от района.

Я прикидывал так и этак, набрасывал бюджет, урезал возможные траты. Хорошая квартира в престижном районе означала нищенское существование в шикарных стенах. Скромная квартирка в незавидном районе сулила если не финансовую свободу, то хотя бы возможность найти работу или какое-нибудь другое оплачиваемое занятие, чтобы встать на ноги. Старые жилые дома, черные от копоти, были выщерблены осколками снарядов, а вновь отстроенные дешевые коробки, одинаковые, чисто утилитарные, нагоняли тоску. Их населяли неимущие мигранты, которые сидели на пороге или, облокотившись на подоконник, курили и наблюдали, как жизнь проходит мимо. Дети ничем не напоминали детей: они смахивали на маленьких равнодушных взрослых и своими играми наводили на мысль о постылой работе. Даже у кошек и собак, шнырявших между подъездами, был вороватый вид. Впрочем, у меня были и другие соображения, поважнее эстетики и жизненного пространства. В каждой квартире я первым делом подходил к окнам и смотрел, не выходят ли они на противоположный дом. Таких вариантов было немного, а кроме того, в любом месте мог вскоре вырасти новый дом. А ежечасно видеть чужих людей было для меня равносильно совместному проживанию – нам с Эльзой такое не подходило. В одном квартале дом напротив оказался так близко, что с жильцами можно было поздороваться за руку через окно. В моем возрасте уже не хотелось мириться с тем, что напротив постоянно будут чужие глаза и уши… что там будут таиться враги, задумавшие выкрасть у меня Эльзу… Мне хотелось жить с ней нормальной, прозаической жизнью. Настало время отрешиться от наших юношеских мечтаний.

Эльза сияла при виде сложенных штабелями коробок, словно дитя, которое ждет, как праздника, предсказанной лавины, тогда как взрослые в преддверии бедствия с тревогой кидаются в укрытие.