Последние узы смерти - Брайан Стейвли

Жилье было не из роскошных, зато располагалось поблизости от общей столовой, от арены, от средоточия дел, а старики больше всего скучали по делу.

Однако бывало иначе – реже, и об этом меньше говорили, но случалось, что прошедший обучение и испытание после нескольких вылетов просто… сдавал. В Гнезде это называлось «боевой травмой». Иногда подразумевались явные раны, но чаще причина крылась внутри: что-то ломалось в уме или в сердце, и люди не могли или не хотели продолжать. Гвенне рассказывали о женщине, плакавшей при виде взрывчатки, о мужчине, которого трясло, как овечий хвост, стоило взглянуть на обнаженный клинок. Гнездо предлагало таким возможность остаться на Карше, но остров, где постоянно шли тренировки и схватки, где летали птицы, где не смолкали рассказы о кровопролитиях и жестокостях, отталкивал их, а значит, для приземленных, как для всякого кеттрал, оставался только Арим.

Кадеты – и Гвенна, и другие – пытались представить себе, каково им живется на острове среди неудачников и сломленных, в этом раю за решеткой, где удовлетворялись все разумные желания, но за попытку его покинуть убивали без разговоров. Пять лет назад она представить себе такого не могла. Гвенна тогда поклялась бы, что предпочтет смерть. Теперь, ближе познакомившись со смертью, она не была так уверена.

Да, отсев и приземленные были пленниками, но ей начинало казаться, что все люди пленники: долга или семьи, совести или прошлых ошибок. Бывает судьба похуже тихой жизни на теплом острове вдали от смертоубийства. Она теперь ясно понимала, что хороший человек может выбрать уход от войны. Только вот беда, иногда война приходит сама, а когда она приходит, заправляют представлением далеко не лучшие.

– А эти двое, Манта и Хобб, с чего ввязались? – нарушила молчание Гвенна.

Квора чуть не споткнулась на ходу:

– До тебя так и не дошло?

Гвенна сдержалась, не врезала ей.

– Я туповата.

– Ввязались все. Ты либо с Ралленом, либо против него.

– А сброд с Крючка?

– Они исключение, – признала Квора. – Но если ты хоть немного учился у кеттрал, ты участвуешь в войне.

– Или ты покойник, – тихо добавил Джак, и каменная глотка пещеры подхватила его голос.

– Если настоящие кеттрал – эти двое, почему на Крючке оказались вы? – спросил Талал. – Почему вас послали в бой?

– Боя не предполагалось, – мрачно объяснила Квора. – Мы должны были наблюдать из укрытия. Изучать их порядки.

Гвенна кивнула – еще один кусочек головоломки встал на место.

– А ребятки в черном выжгли ваше укрытие. Так вам надо было бежать. Ускользнули бы в суматохе.

– Мы решили, что это шанс, – сказала Квора.

– А-а, – протянула Гвенна.

От Джака так и било раскаянием, темным, как давно не видевшая света плесень. Удивительно, как ему хватало сил на что-то, кроме страха и раскаяния. Гвенна от нечего делать задумалась, всегда ли он был так робок и пуглив, или годы тренировок, задуманных, чтобы его закалить, отчего-то произвели обратное действие.

– А чем занимаются Манта и Хобб, – вклинился в ее размышления Талал, – пока вы ведете разведку?

Долгое молчание нарушалось только стуком капель и шорохом шагов по неровному полу.

– Планированием, – откликнулась наконец Квора. – Управлением.

– Иначе говоря, прячутся, – равнодушно бросила Гвенна.

Она еще не видела этих самозваных вождей сопротивления, а уже терпеть их не могла.

– Манта не сражается, – сказал Джак, – и вообще не выходит. Ее очень давно приземлило. Тяжелая боевая травма.

Он, судя по голосу, не разделял злобы Гвенны. Похоже, он скорее жалел женщину.

– Да вы все так или иначе провалились. Потому и попали на Арим.

– Гвенна… – предостерег Талал.

– Нет. Если нам с ними вместе выбираться из этого козлиной жопы, – заговорила она, не дослушав возражения, – не стоит с ними нянчиться, как с запаленной «звездочкой». Что есть, то есть: отсев – ни хрена не кеттрал. Они не закончили подготовки, они не бывали в Дыре. С этим нам и придется иметь дело.

– Может, мы и не кеттрал, – проворчала Квора, – но мы хоть сражаемся.

– Вот об этом, – Гвенна ткнула ее пальцем в затылок, – я и говорю. Вы вылезли, рискнули своей шкурой. Пусть и запороли дело, на хрен, но хоть руки окровавили. А ваши, так сказать, вожди – единственные, кто прошел полную подготовку и годится для такого дела, сидят по норам. Я не ссу тебе в суп, хоть ты и сука. Ты хотя бы делаешь, что можешь. А вот «боевую травму» этой Манты мне не так легко проглотить.

Гвенна зло фыркнула.

Они успели пройти несколько шагов, прежде чем враждебное молчание нарушил Талал:

– А с Хоббом что?

– Он в порядке, – помедлив, ответил Джак. – Зол, но в порядке.

– Тогда что он делал на Ариме?

– Был с Мантой.

Гвенна с присвистом вдохнула сквозь зубы. Ей почти невозможно было представить кеттрал, отказавшегося от полетов, когда под ребрами еще остался боевой дух. Почти. Она попыталась вообразить кого-то, кого любила, бесполезным и забытым. Отдать все, к чему тебя готовили, отказаться от надежды отомстить, свести счеты ради… Чтобы сидеть на завалинке с каким-нибудь жалким сломленным обормотом и любоваться на море? Да, неудивительно, что Хобб зол.

– Так командует он?

– У нас нет строгой субординации, – ответила Квора. – Манта сражаться не может. Или не станет. Ни за что. Зато она во многом превосходит Хобба – в тактике, в знании птиц и прочем такого рода.

– У вас нет птиц, – подала голос Анник впервые с тех пор, как они вошли в Дыру. – Вы забились в пещеру, вас доедают сларны. Пора бы сменить тактику.

– И я о том, – подхватила Гвенна. – Если вашу гениальную операцию придумала Манта, пришло время поискать другого командира.

– Они кеттрал, – возразил Джак. – Единственные кеттрал.

– Уже не единственные, – мрачно усмехнулась Гвенна.

Воняло дымом от факелов и протухшей пищей, мочой и мокрой шерстью. Пещера не продувалась. Воздух как лег, так и лежал: сырой, кислый, жирный и неподвижный. И холодок здесь не бодрил. Мертвящая промозглость. Большой костер, описанный Кворой, они увидели издалека. Гвенна ждала чего-то согревающего, уютного, но из туннеля им открылась туманная красная пасть, багровый просвет, от которого кругом делалось еще темнее. И еще здесь была кровь; давно высохшая, но едкая, она напоминала тем, кто нуждался в напоминании, что у темноты есть зубы.

– Назовитесь! – потребовал часовой, когда они шагнули из тесного, ощетинившегося острыми выступами прохода.

Мужчина был высок ростом, но страшно исхудал – кожа да перевитые жилами кости. Обнаженный клинок, которым он взмахнул перед лицом Гвенны, выглядел надежнее хозяина, но тот держал его, выставив слишком далеко вперед, слишком отклонив от средней