Неуловимая невеста - Стефани Лоуренс

Новость распространялась. Сначала медленно, потом все быстрее. Каждому мужчине, переступавшему в тот вечер порог заведения Перро и способному орудовать кулаками, пересказывали историю приезжих англичан. Версия, которую подслушал Гарет, когда подошел к стойке бара за новыми кружками с пивом, была значительно приукрашена и поведана с истинной страстью, но все же оставалась довольно правдивой.

Вернувшись за свой столик, он нашел Эмили в обществе двух женщин постарше, с которыми она оживленно беседовала.

Уотсон был окружен компанией дюжих матросов, которые, насколько понял Гарет, допрашивали его о приметах врага. Гарет поставил кружки перед Мукту и Маллинсом и уже хотел сесть, когда рядом появился Джимми.

— Майор Гамильтон, если не возражаете, тут с вами хотят поговорить.

Подняв голову, Гарет увидел четырех моряков, сидевших в глубине комнаты. Один, судя по берету, капитан, поймав его взгляд, приветственно поднял кружку.

— Где Бистер? — спросил Гарет.

— Вон там, у двери. Его собеседники достаточно хорошо говорят по-английски, чтобы все понять.

— Почему бы тебе не помочь ему? — предложил Гарет.

Джимми помчался к Бистеру. Гарет поднял кружку и, обменявшись несколькими словами с Мукту и Маллинсом, направился к морякам. Потом он был очень этому рад. Потому что четверо капитанов, сидевших за столом, вызвались прислать членов своих команд, которым все равно нечего было делать в такую погоду, на помощь Гарету и его людям, чтобы защитить постоялый двор от язычников. Но что важнее всего, тот капитан, что отсалютовал Гарету кружкой, командовал большим торговым судном.

— Как только шторм уляжется, я доставлю вас в Дувр. Мой корабль достаточно велик, чтобы захватить всех вас. Девять человек, не так ли?

Гарет кивнул.

— Должен предупредить вас, что хотя наши враги не имеют опыта морских сражений, возможно, попытаются атаковать судно.

— Пффф! — отмахнулся капитан.

— Все возможно, — настаивал Гарет. — Они наймут других французов, умеющих драться, и атакуют ваше судно.

— Ни один француз на много миль вокруг не пойдет против Жан-Клода Лаваля, — ухмыльнулся капитан.

Гарет оглядел остальных. Они тоже улыбались. Один обнял Лаваля за плечи.

— Как ни грустно, Жан-Клод прав, — подтвердил он. — Вы не служите на флоте и поэтому не знаете Лаваля. Он старый морской волк, и никто из нас не смеет бросить ему вызов, даже теперь, когда он поседел.

Лаваль покачал головой и усмехнулся.

К тому времени как Гарет гораздо позже обычного ушел спать, его раздирали противоречивые чувства. Определенная размягченность, вызванная как предложенной французами дружбой, так и прекрасным пивом Перро, боролась с нараставшим предчувствием драки.

Хотя молодые и крепкие сыновья Перро предложили дежурить всю ночь, Гарет мягко отказался, пояснив, что его людям легче распознать противников и они знают что делать. Так что сейчас, как обычно, на стражу в верхнем коридоре заступил Мукту, сидевший на верхней площадке лестницы, откуда мог видеть общую комнату и даже входную дверь. Проходя мимо, Гарет обменялся с ним кивками и улыбками. Мукту сменит Бистер, потом на вахту заступит Гарет, перед рассветом дежурить будет Маллинс. Уотсон, который очень чутко спит, переночует в маленькой комнате у задней лестницы.

Увидев Мукту, Гарет сосредоточился на том, что ждет их завтра. Он вошел в комнату и рассеянно сбросил плащ, размышляя о том, как собирается командовать своей разнокалиберной армией, собранной благодаря добросердечию французов.

— Что там?

Вопрос вернул его к действительности. Эмили, опершись на локоть, так что голое плечико соблазнительно выглядывало из-под одеяла, смотрела на него с требовательным интересом.

Для него, человека, десять лет командовавшего солдатами, обсуждать подобные вопросы с женщинами, не говоря уже о том, чтобы искать их мнения…

Остановившись у кровати, он нагнулся и поцеловал ее.

Долгим, глубоким поцелуем.

Наконец он отстранился, сел на край кровати и стал снимать сапоги.

И рассказал ей все. Облокотившись на подушки, Эмили слушала со своей обычной сосредоточенностью.

Раньше он вовсе не хотел женского внимания, но сейчас наслаждался тем, что она рядом и всегда готова его выслушать.

— Их так много, желающих подраться. Но хотя я счастлив платить за их пиво, от пьяных не будет никакой пользы.

Эмили нахмурилась.

— Они ведь матросы, верно?

Гарет, уже успевший освободиться от рубашки, кивнул, и Эмили, засмотревшись на него, пробормотала:

— Они не привыкли к муштре. Не умеют пользоваться мушкетами. Не знают о вещах, которым обычно учат… сержанты.

Гарет, уже взявшийся за пояс брюк, вопросительно вскинул брови.

— Может быть, Мукту, Бистер и Маллинс помогут… — Она осеклась, когда он швырнул брюки на стул и откинул край одеяла. — Но все это завтра.

Гарет схватил ее в объятия, и она зажмурилась от счастья. Он нашел ее губы и стал целовать… и все заботы ушли. Растворились.

Между ними сыпались искры. Желание росло и расцветало. Языки знакомого долгожданного пламени с ревом взметнулись к потолку.

Она раскрыла объятия и приветствовала Гарета, приняла его в свое тело. Позволила страсти унести их в беспамятство.

Экстаз накатывал огромными волнами и наконец выбросил их на берег, где царило блаженство, расплавленное и золотистое, окутывавшее теплым сиянием.

Уставшая после пережитого наслаждения, она погрузилась в мирный сон.

Какова бы ни была опасность, каков бы ни был риск, Гарет всегда будет принадлежать ей. А она — ему.

«10 декабря 1822 года.

Утро.

Наша комната на постоялом дворе Перро в Булони.

Дорогой дневник!

Я сделала два вывода. Один — что я действительно влюбилась в Гарета Гамильтона глубоко и навсегда и, несмотря на советы сестер, нахожу это чувство крайне неудобным и приводящим меня в замешательство. Все эти разговоры о «кобрах», от которых только и ждешь постоянных атак, чрезвычайно действуют на нервы. Меня ужасает мысль о том, что Гарета ранят, не говоря уже о том, что его может постигнуть судьба Макфарлана.

Пусть лучше убьют меня, чем его.

Пусть лучше захватят меня, чем его, а из того, что я знаю об обрядах культа, смерть куда предпочтительнее плена.

Я никогда еще не испытывала столь всеобъемлющей тревоги, как сейчас. За Гарета. Хотя стараюсь скрывать это от него: ни один джентльмен не полюбит цепляющуюся за него трусиху, — но с каждым днем это дается мне все труднее.