На горизонте горело зарево - Игорь Надежкин

друг друга. И в итоге, Свиренко тонул в гедонизме, не в силах взять ответственность за себя и других, которой ему стоило бы поучиться у Анохина. А Анохин понемногу спивался, поскольку он всегда делал лишь то, что должен, не испытывая при этом никакого удовольствия от своей жизни.

Вскоре я обнаружил, что уже далеко за полночь. Пора было возвращаться, и после небольшого привала я пошел в обратный путь. В темноте я сбился с дороги и, вместо Каменского, вышел в Смородино, а это в шести километрах вверх по М2. Я еще долго ловил машину на трассе и лишь к трем часам ночи вернулся домой.

Глава 7

Следующее утро было таким же блаженным. Кофе, зарядка, душ. До обеда смотрел спектакль на старом цветном телевизоре — «Осквернители праха» по Уильяму Фолкнеру, и ел крекеры, которых в доме у матери всегда было полно. К обеду вдруг объявился мой прежний приятель Александр Язев. Он откуда-то узнал, что я вернулся в городок, и пришел повидаться. Стоял на пороге — оплывший, под глазами черные круги, одетый в синие джинсы и черную спортивную куртку. Я был не очень-то рад его видеть, но все же, из уважения к прежним денькам, вынужден был впустить его в дом и накормить обедом. Язев пытался затащить меня вечером в местный клуб, но я отказался, сославшись на обещание встретиться с Полиной Буниной.

— Ну, ты же с ней не на всю ночь? Приходи. У нас все есть, — Язев приложил к губам большой палец, оттопырив мизинец.

— Я уже пообещал.

— Как хочешь, — отрезал он. — Устрой тогда ей, как следует, — и мерзко рассмеялся. Я поспешил его проводить.

Из дома я вышел только к вечеру. Денек выдался солнечный и теплый, какие редко бывают в ноябре и незаметно гаснут, как последний крик почившего лета. Люди спешили выйти из своих домов и, рассевшись у подъездов, говорили кто о чем, крича и смеясь. Голоса их пели, как звуки ангельских хоралов. Я просто шел, ловя то дивное чувство, когда на душе отчего-то становится необычайно спокойно.

Полина Бунина жила в доме напротив. Прежде я бывал у нее всего один раз. С нами она никогда не водилась и вечерами сидела дома. Мы тем временем пропадали сутками во дворах и все были крепки на словцо. Полина же была слишком мила для нашего общества, к тому же красива и хорошо воспитана. Мать ни за что не отпустила бы ее с нами.

Ждать Полину мне пришлось не меньше получаса. Жизнь в городке текла размеренно, спешить людям было некуда, и задержка на двадцать, а то и сорок минут никогда не считалась за опоздание. Спустившись вниз, она так и не извинилась за то, что заставила меня ждать. Одета Полина была скромно. Джинсы, черное пальто и коричневые ботинки, но в сдержанности этой было нечто привлекательное. «Пойдем?», — спросила она и двинулась вперед так неспешно, что мне то и дело приходилось заставлять себя сбавить шаг.

До захода солнца мы гуляли в парке среди опавшей багровой листвы. Вспоминали школу, рассказывали все, что слышали о прежних знакомых, словом, вели те скучные беседы, которые происходят между людьми, которые не виделись уже много лет и никогда не были близки. Когда стемнело, мы пошли в старую пиццерию на другом конце городка. Полина предложила выпить кофе, и я, действуя по щегольской привычке, которую успел приобрести, живя в городе, объявил официанту:

— Два макиато.

— У нас только растворимый. Что-нибудь еще? — ответили мне весьма грубо.

— Нет, спасибо, — растерялся я.

Полина рассмеялась, прикрыв рот ладонью.

— Вы только посмотрите, какой он стал важный! — А ведь и правда, я уже успел позабыть, каково это пить дрянной порошок из золотистого целлофанового пакетика. — Ну, и как ты живешь теперь?

— Ничего особенного.

— Ни за что бы не подумала, что ты станешь нормальным человеком.

— Нормальным?

— Ну, да. Только не обижайся, но вы ведь были совершенно дикими.

— Боюсь, не так уж все изменилось. Разве что я привык пить макиато.

— Когда уезжаешь обратно?

— Не знаю. Думаю, задержаться подольше. А ты? Планируешь остаться здесь навсегда?

— А зачем мне куда-то ехать? Работа есть. Заведу детей. Больше мне ничего не нужно.

— Знаешь, пожалуй, это самое здравое, что я слышал за последние три года.

Мы умолкли. Официант принес нам две чашки кофе и, бросив счет на стол, промямлил: «Оплачивать сразу». Полина полезла в сумку, но я остановил ее. Взяв у меня деньги, парень в фартуке заявил

— Еще десять процентов за обслуживание.

— Ну, так, может, выйдем на улицу, и я сполна выдам тебе чаевых?

Официант поспешил удалиться. Полина все так же посмеивалась, прикрывая рот рукой.

— Извини, — смутился я, — просто не люблю наглецов.

— Ничего страшного, — она на мгновение стихла. — Ты только пойми меня правильно, просто мне интересно… Тебя кто-нибудь ждет? В смысле девушка?

— Нет.

— Почему?

— Видимо, не все мы созданы для любви.

— Для чего создан ты? — она серьезно посмотрела на меня.

— Может, ты мне скажешь?

Разошлись мы после полуночи. Проводив Полину, я пообещал, что загляну к ней через пару дней, и сразу пошел домой.

Заснуть я так и не смог. Долго слушал, как стучит по карнизу дождь, и рассматривал свои детские снимки. Я нечасто это делал. Не любил вспоминать детство. Мне было больно видеть, как все мы были когда-то счастливы. Мой отец, рослый, чернявый мужчина с густой бородой и крепкими, жилистыми руками, в своих неизменных солнцезащитных очках. Мать — белокурая улыбчивая женщина в белом платье, которой нельзя было дать и двадцати. Братья — мальчуганы в синих футболках, держащие меня на руках. Еще все вместе. Еще семья. А я — крепкий малыш, плачущий на фотоснимке. Настолько крупный, что дед мой всегда говорил: «Будет нам на старость помощник». Тогда было много надежд, да только все они давно уже растоптаны. Давно уже нет той семьи. Давно уже нет того мальчишки. 90-е пережевали и выплюнули всех и с этим уже ничего не поделать. Я поспешил захлопнуть фотоальбом.

Под утро, когда уже не было сил сидеть без дела, я приготовил фасоль в томате, чтобы мать поела, вернувшись с работы. Уснул я только на рассвете.

Глава 8

Следующие два дня я провел с матерью. Наверное, вам интересно узнать, чем же мы занимались, но я не стану об этом рассказывать, поскольку все это принадлежит только мне, и я не хочу этим с кем-то делиться. Когда она снова заступила на смену, мне