Неприятнейшая неожиданность - Борис Владимирович Попов

ратников, отдохнули. Кое-как развернулись, и с большим трудом добрели назад. Бережно опустили государя в кровать.

– Уже могу ходить! – дерзко заявил Мстислав, отдышавшись.

Ни о каком моем запахе и речи не было, князю было не до того. Я еще позаращивал ткани, и активизировал такой же процесс, идущий изнутри. Боярин отпустил своих караульщиков, нужды в них больше не было.

Затем мы с Богуславом отправились на ужин, прихватив с собой Забаву. Начиналась трапеза весело – много смеялись, бодро поедая рябчиков и закусывая их черной икоркой. Вдруг супруга принюхалась и громовым голосом, не стесняясь боярина, рявкнула:

– Пьяным пришел, подлец?! – и не, слушая моих косноязычных оправданий, вскочила и унеслась.

– Да, жену травкой не обманешь, – констатировал мой залет Богуслав, – она тебя насквозь видит, через стену учует. Хорошо, что я пока здесь, в Новгороде, холостякую. Вот отстроюсь, тогда и перевезу супругу на постоянное жительство. Здесь будем свой век доживать, хватит по Руси мотаться.

Поговорили о строительстве, суммах, уходящих на бревна, крышу, стекла, на мастеров.

– Доски даром возьмешь, – пообещал я. – Сегодня ты мне помог, завтра я тебя уважу. Ребятам-пильщикам все объясню, возражений не будет. Трудности создать может только боярин Твердохлеб Мишинич. Если очень доймет, придется строить пилорамы в другом месте.

– Постараюсь помочь, – заверил Богуслав, – жаль, что Мстислав здесь, а не в любом другом удельном княжестве сидит. Там князь – царь и бог, что прикажет, бояре на цыпочках бегут делать. Может отличившемуся человеку и боярство с землями да деревеньками пожаловать. А тут что? Воинский начальник, иногда судья по мелким делам черни, да с податей копейку имеет. Все решают сами бояре. Вся власть в городе у них. Посадник реально правит, которого они из самых сильных боярских семей избирают. Никогда ни купчина, какой бы богатый не был, ни ловкий ремесленник, ни, не дай бог, ушкуйник, не пробьются. И боярами им никогда не стать. В этом-то вся и загвоздка. Ты лекарь и скоморох, этим все сказано. Выше головы не прыгнешь. Пой и лечи, а за лесопилку не забудь боярину отстегнуть. Была бы нужная тебе земля у житьих людей, они тоже большими наделами владеют, у них можно было бы и купить. Так они три шкуры бы с тебя содрали. А Мишиничи свои родовые земли нипочем не уступят. Тут думать надо, чем Твердохлеба заманить или запугать можно. Сложная загадка, поломать головушку придется. Но это пока не твоя забота.

Завершив трапезу и беседу, воротились к больному. Я еще немножко поработал и ушел к себе, под теплый бок к любимой женушке. Забава еще не спала, но в разговоры вступать не стала, отвернулась к стене.

Пустяки, уверенно подумал я, сейчас обниму, поцелую, сердчишко женское и растает. Разделся до исподнего и завалился в постель. Начал бережно поглаживать супругу по крутому бедру. Сейчас, сейчас начнется…, пойдут ласки…

Забава вскочила, сгребла меня за грудки и легко, как котенка подняла в воздух. Вот тебе и ласки!

– Где вы, два поганых кобеля, после обеда шлялись и пьянствовали? У мерзких шлюх на Славенском конце отирались? – зарычала она.

Нехорошее какое-то начало, подумалось мне.

– Забавушка, радость моя, какие-такие шлюхи? Боярин мне для похода редких коней добыл, выпили на радостях по рюмочке, сейчас уж трезвые оба, – пытался я увещевать молодую жену.

– Не попрешься никуда из дома! – затрясла меня в воздухе ласковая женушка, – с этими молодыми шлюнами, Ванькой да Матюшкой! У них одно на уме, – к киевским безотказным бабам присуседиться. И тебя, лопуха, враз туда же заволокут! Тамошние ловкие давалки на всю Русь славятся!

– Но мне очень надо до моря добраться, с дельфинами договориться…

– Какие еще дельфины? Волхв про каких-то рыб толковал! Может дельфинихи? Морские, падкие до русских мужиков русалки?

– Но с нами Наина будет…, – робко попытался отмазаться я.

–Тоже подстилка приезжая! – гремела Забава, – будет всю дорогу по вашим постелям прыгать! Видела я, как она по тебе нахальными глазками шныряла!

Каждое мое слово истолковывалось только в этом, свидетельствующем о моей супружеское неверности, ключе.

Поняв это, я перестал трепыхаться в руках богатырки, и, уже молча, слушал крики супруги. Наконец, излив свой гнев, она зашвырнула меня в дальний угол, а сама, горестно зарыдав, упала на кровать.

Я, почесывая, ушибленный бок, думал о том, почему мне от женской дикой ревности ни в каком веке покоя нет. Ладно бы хоть повод был какой весомый, на самом деле задрал бы какую юбчонку или сарафан. Но на ровном месте получить этаких подарков от ужасно сильной жены, это уж явный перебор.

Слушая женские всхлипыванья, я быстро понял, что покоя тут не скоро дождешься. А выгребешь хоть один щелбан, дольше чем князь от медвежьей травмы лежать в лежку будешь. И никакие свои способности против богатырки я применить не могу – люблю ее слишком. В общем, уносить пока надо ноги. Пойду у Богуслава отлежусь на резервной кушеточке.

Потихоньку оделся, пробрался на выход, выскользнул в коридор, без стука прикрыв за собой дверь. Ревнивица, увлекшись рыданиями, мой уход не заметила. Уф, пронесло без серьезных травм. Легко отделался!

Боярин обхохотался, слушая мою историю.

– Вот ты влетел! Другой бабе, не богатырке, выдал бы пару оплеух, да и дело с концом! А тут только и гляди, как бы самому не выгрести! А-ха-ха! Такой орел, и еле ноги унес! А-ха-ха-ха-ха!

Обидно, конечно, думал я, этакие речи переслушивать, да хоть отдохну… Но недолго музыка играла, недолго несудимый товарищ танцевал!

Боярская дверь распахнулась как от хорошего таранного удара могучим бревном. Ворвавшаяся Забава легко, как пустой мешок, закинула меня на богатырское плечо. Мои рывки и ропот оборвала коротким рычанием:

– Головенку оторву!

Перспектива показалась мне реальной и пугающей, поэтому пока меня уносили, я больше не боролся и не шумел. В голове вертелись философские идеи о непротивлении злу насилием…

Ночью мы помирились, беспочвенные обвинения с невиновного были сняты. Я получил искренние извинения, и клятвенное обещание ревностью больше не мучиться, в которое сама Забава искренне верила. Я, позевывая в ночной темноте, думал, какое бесчисленное количество раз извинял женщин и верил их искренним, приносимым от всей души, и никогда не исполняемым клятвам.

Глава 14

Утром, полюбовавшись на разметавшиеся по подушке волосы цвета пшеничных колосьев спящей красавицы-жены, подумал: это я тебя ревновать должен, а не ты своего неказистого муженька, сделал привычную зарядку и подался на утренний осмотр послеоперационного больного.

Мстислав горячился уже с утра. Поздороваться он просто забыл. С горящими от новой идеи глазами он начал ее излагать.

– Может мне