Кидалы в лампасах - Сергей Донской

– Ну, за продюсером дело не станет, – пообещал Хват. – Непременно сыщется. Тот же Руслан Гелхаев, о котором ты мне рассказывала. – Его голос постепенно преисполнялся ярости. – Ты хоть понимаешь, в какую историю вляпалась, дура? Там, – взмах в темноту, – остались трупы чеченских боевиков и долгая память о девушке, исчезнувшей вместе с компьютером, в котором хранились секретные сведения. Это не шуточки. Тебе придется исчезнуть, либо в буквальном смысле, либо в переносном.

Алиса упрямо тряхнула волосами:

– Лучше умереть, чем жить никем, как я. Гораздо лучше, чем писать песни, которые никто никогда не услышит. – Она вскинула руку, отвергая возможные возражения. – И не надо меня переубеждать, это бесполезно, поверь. То, что у меня здесь, – она прикоснулась к груди, – или однажды выплеснется наружу, или сожжет меня изнутри. Ты никогда не пробовал жить с динамитной шашкой вместо сердца?

Хвату было что на это ответить, но именно поэтому он сдержался. Когда слов слишком много, трудно подобрать нужные. Хочешь излить душу, а получается пустое словоблудие. Труха. Пыль от перетряхиваемого белья. Единственное, что сказал Хват, это:

– Такого запала, как у тебя, обычно ненадолго хватает.

– Вот поэтому я и спешу, – кивнула Алиса. – Пока не перегорела. Пока не запаслась прозрачным пеньюаром и кокаином на всю оставшуюся жизнь. В этом мире я могу рассчитывать только на себя, вот я и рассчитываю.

«Лучше бы она сказала что-нибудь другое», – подумал Хват. Например: «У меня теперь только ты остался». Надеяться услышать нечто в этом роде, конечно, было глупо. Алиса не принадлежала к числу девушек, которые говорят подобные вещи. Она вообще не принадлежала к числу девушек, которых Хват знал и понимал. Все они нынче были иностранками. Гостьями из будущего, обитающими в ином измерении.

Алиса, по-птичьи наблюдавшая за ним, вопросительно хмыкнула:

– Ты ждал от меня каких-то других слов? Особенных?

– О чем ты? – вежливо спросил Хват.

– Ты хочешь услышать сюсюканье на тему «все равно тебя не брошу, потому что ты хороший». – Это было даже не предположение, а утверждение. – Не услышишь. Сейчас мы вместе, вот и все, что можно сказать наверняка. Зачем громоздить ложь там, где прекрасно можно обойтись без нее? Хочешь, раздень меня. Хочешь, я разденусь сама. Это будет честно. А врать мне не хочется, Миша. Не то настроение.

– Я давно вышел из того возраста, когда бросаются на первую попавшуюся юбку, – проворчал он, убирая остатки трапезы. – И в утешительных призах не нуждаюсь.

– Вот как? – вежливо удивилась Алиса. – Ну-ка, посмотри мне в глаза.

Ее тон был таким требовательным, что не подчиниться было невозможно.

– Смотрю, – буркнул Хват.

– А теперь скажи честно, что ты видишь в моих глазах? Какие они?

– Карие. Слегка зеленоватые.

– Нет, Миша. Глаза у меня вовсе не зеленоватые. Они беспутные. От безалаберных девиц с такими глазами сплошные неприятности.

Вдруг стало слышно, как громко все это время звучал тысячеголосый хор цикад, который представлялся нескончаемой музыкой космоса. С преувеличенным вниманием разглядывая окрестности, залитые молочным лунным светом, Хват произнес:

– Думаю, что ты права. Но мне хотелось бы пережить с тобой все неприятности.

Алиса прищурилась:

– Это называется признанием в любви?

– Это называется констатацией факта.

Язвительная улыбка, заготовленная Алисой, так и не появилась на ее губах. Ей вдруг сделалось так тоскливо, словно эту ночь и все последующие тоже она обречена проводить одна, совсем одна. Во враждебном мире. Под чужим небом, на котором висит чужая, чудовищно бледная и холодная луна.

– Не трать слов, мой славный рыцарь, – сказала Алиса. – Просто трахни меня и забудь. Тебе нужна настоящая жена. Такая, которая будет ждать тебя у телевизора, как у камина. Представляешь себе эту идиллию? Холодильник заполнен вкусной калорийной пищей, полы блестят, стекла сияют.

– Они не сияют, они мутные.

– Почему мутные?

– Ты никогда не замечала, что в некоторых домах окна никогда не бывают прозрачными? – поинтересовался Хват. – Сколько их ни вытирай, сколько ни надраивай, а они все равно остаются мутными. И свет в таких домах не кажется по-настоящему ярким, хоть десяток лампочек вкручивай.

– Ты полагаешь, что в моей квартире дела будут обстоять иначе? Но у меня нет своей квартиры, и я не солнце. – Алиса сокрушенно покачала головой. – Ты тоже. Вместе нам не станет светлее. Только теплее. Если ты все же сделаешь со мной то, что хочешь с самого начала.

Бросив взгляд на луну, Хват поразился тому, насколько схожа она окраской с лицом, белеющим напротив. Подобно Алисе, луна тоже чего-то ждала. Уплаты какого-то неведомого долга?

– Мне нужно от тебя или все, или ничего, – упрямо произнес Хват, после чего сомкнул челюсти так сильно, что услышал скрип собственных зубов.

Все это было проделано слишком решительно, чтобы убедить Алису. Усмехнувшись, она взяла его руку и положила на свою грудь, под майку. У зажмурившегося Хвата перехватило дыхание. Словно к ледышке прикоснулся.

– Зачем? – спросил он сквозь стиснутые зубы.

– Не знаю. Но ведь должно же что-то случиться, верно? Зачем жить, если ничего не происходит?

– Ты рассчитывашь на мое благородство? Думаешь, я не воспользуюсь твоим предложением?

– Надеюсь, что воспользуешься, – прошептала Алиса. – Еще как!

Она жалобно вскрикнула, когда обе его руки смяли ее грудь, делая это значительно настойчивей и грубее, чем это получалось у всех тех мужчин, которых Алиса знала прежде. И голос его был начисто лишен нежности, как и прикосновения.

– Ни хрена ты не греешь, – сказал он. – Холодная.

– Так отогрей.

– С тобой скорее сам замерзнешь к чертовой матери.

Он убрал руки и встал, глядя не на растерянную девушку, а на белый диск луны в серебрящемся небе. Надеясь, что там проступят какие-нибудь волшебные письмена?

– Вернись, – капризно потребовала Алиса, чувствуя себя маленькой девочкой, которой напомнили ее место. Девочка долго расхаживала в маминых туфлях на высоких каблуках, и взрослый мужчина был так мил, что подыгрывал ей, притворяясь очарованным, но внезапно наваждение закончилось, и сознавать эту драматическую смену ролей было больно.

– Иди сюда, слышишь! – крикнула Алиса.

– Спи, – бросил он через плечо. – Ночь в июле только шесть часов, а утро вечера мудренее.

Хват прекрасно знал, что никакое утро не способно скрасить воспоминания о незадавшейся ночи, но предпочитал не задумываться об этом. Он предпочитал также не оглядываться на Алису. Потому что, если бы она догадалась позвать его еще раз, он вряд ли устоял бы перед искушением.