Личник - Игорь Валериев

Следом за ним наложил на себя крест и цесаревич.

— Бог, может быть, и простит. Он у нас всепрощающий. А я нет, — с этими словами я так сжал кулаки, что костяшки побелели. — Повезло «товарищу Ивану», легкой смертью отделался.

— Разделяю ваши чувства, Тимофей Васильевич. Мне стыдно признаться, но если бы вы только знали, как я радовался, когда казнили убийц моего дедушки, — зрачки у Николая расширились, а крылья носа гневно расшиперились. — Да и казнь тех, кто покушался на моего отца шесть лет назад, воспринял с глубоким удовлетворением.

— За здоровье государя императора, — Волков поднялся, держа в руках бокал с коньяком.

Следом за ним вскочил я, одновременно наливая себе ликёра. Неспешно встал со стула Николай.

— Да! Давайте выпьем за здоровье моего отца. Дай бог ему долгих лет жизни. Мне очень не хотелось бы его потерять. Особенно от рук каких-нибудь террористов-революционеров. Деда хватит, — наследник российского престола выпил и опустился на стул. — Такое ощущение будто бы на нас охоту устроили. Я помню, как бесился отец, когда мы обосновались в Гатчинском дворце после смерти деда, говоря, что прячемся от своего народа.

— Не от народа, Ваше императорское высочество, а от бесов, как их назвал Достоевский, — выпитый коньяк начал действовать на ротмистра, сказавшись на говорливости. — Я вот, например, не пойму, чего они хотят добиться, убивая российских императоров. Убили народовольцы, Ваше императорское высочество, вашего деда, так ваш отец практически полностью уничтожил эту организацию. Шесть лет назад последнюю «Террористическую фракцию» Ульянова повесили. Теперь только за границей и спасаются. Не дай бог, конечно, но если убьют императора Александра III, вы, Ваше императорское высочество, разве террором на их террор не ответите за смерть отца?

— Отвечу, Евгений Николаевич! Не дай Бог, конечно, но отвечу, от всей души, — Николай непроизвольно потёр место на голове, куда пришёлся удар японской сабли. — На деда было шесть или восемь покушений, всё зависит, как считать неудавшиеся, на отца два, а на меня уже три.

— Значит крушение императорского поезда, все-таки террористический акт, Ваше императорское высочество? — с подогретой алкоголем непосредственностью, задал вопрос Волков, а я весь мысленно подобрался, ожидая ответа.

— Меня в этом генерал Черевин убедил, — ответил ротмистру цесаревич. — Пётр Александрович также проводил негласное расследование данного события. Не знаю, какие мысли о результатах этого расследования у императора, но меня, ещё раз повторю, Пётр Александрович убедил, что это было покушение на всю нашу царскую семью. Хмм… Тогда меня четвертый раз пытались убить.

Николай зябко передёрнул плечами, налил себе в бокал немного портвейна и опрокинул его в рот. После этого посмотрел на меня абсолютно трезвым взглядом и произнес.

— Два раза Вы меня уже спасаете, Тимофей Васильевич, — цесаревич с какой-то непонятной усмешкой продолжил. — Я сначала не поверил вашему выводу из факта смерти доктора и его служанки, что к этому причастны революционеры. Генерал Духовский и барон Корф также были скептичны к этой версии. А оказалось всё правдой. Отцу я уже направил прошение о награждении отличившихся, но это всё будет официально. А сейчас я хотел бы поблагодарить вас лично в неформальной обстановке. Я очень ценю то, что вы для меня сделали, и сочувствую вашему горю от той потери, которую вы понесли, защищая меня. Я видел, каким вы были счастливым последние месяцы и не представляю, что можно чувствовать, когда теряешь любимого человека навсегда. Я Аликс хотя бы смогу когда-нибудь увидеть на каком-нибудь официальном мероприятии, а вот вы…

Мои ладони опять сжались в кулаки, и я непроизвольно повертел головой, как будто бы меня душил воротник. Проглотив застрявший в горле ком, я произнёс:

— Большое спасибо, Ваше императорское высочество, за ваши слова и ваше отношение ко мне. Я этого никогда не забуду, — я замолчал, а потом продолжил, подумав про себя, что лучшего случая не представится. — И ещё, Ваше императорское высочество, если зашла речь об отличившихся, прошу Вас своею властью наградить Цзи Фэнтая или Тифонтая. Именно он установил, где скрывался «товарищ Иван» и каким образом скрылся из города. Также Тифонтай выделил проводника из своих людей, который нам помог быстро и без крови договориться с контрабандистами.

— И как мне его наградить? — заинтересованно спросил цесаревич.

— Ваше императорское высочество, прошение Тифонтая о принятии им российского подданства лежит у вас канцелярии. Ему уже три раза отказывали, так как он хотел при этом сохранить своё вероисповедание. Он буддист. А детей он окрестит в православие. Сам не хочет креститься не из-за такой уж сильной веры. Просто отрезав косу, он потеряет много партнёров с той стороны границы.

— Думаю, не такая эта и проблема, чтобы её не решить. У нас поданных какой только веры нет в государстве. А купец и даже здесь купец, — усмехнулся Николай. — А за такую помощь надо обязательно наградить.

— Это точно! За это надо выпить, — произнёс Волков и набулькал себе в стакан приличную дозу коньяка.

«Кажется, Остапа понесло, — подумал я, глядя на пьянеющего на глазах Волкова. — Да и мне надо притормозить, всё-таки почти двести грамм водки, да и ликёра уже грамм сто пятьдесят на грудь принял. Чувствую, тоже развозить начинает».

— Поддержу. Давайте ещё по чуть-чуть, — после этих слов цесаревич выразительно посмотрел на ротмистра. — И будем домой собираться. Вы завтра, Тимофей Васильевич, на службу можете не приходить. Я думаю, вам надо свои дела в порядок привести.

После этих слов Николай выпил, а мы с Волковым его дружно поддержали. Цесаревич закусив, опять посмотрел на меня абсолютно трезвым взглядом и задал неожиданный вопрос:

— Тимофей Васильевич, а вы что делали, когда узнали о крушении поезда и нашем чудесном спасении?

— Ваше императорское высочество, мне тогда всего четырнадцать лет было. Когда до нас дошла информация об этом событии в станичной церкви была большая служба, а потом гулянье.

— И почему одни хотят убить государя и его семью, а другие радуются их счастливому спасению? Причём и те, и другие русские люди, — грустно спросил Николай.

— Бесы они, бесы. Вот это всё и объясняет. Государственность хотят порушить. Не уже ли вы думаете, что они действительно пекутся о благе народа. Да свобода им нужна, чтобы тех же девочек двенадцатилетних соблазнять, да похоть свою тешить, как у Достоевского описано, — несколько эмоционально начал Волков. — Половина, если не больше из этих революционеров содомиты. Вот и надо им устранить те препоны, которое создает государство в виде обязательных законов и системы наказания за их несоблюдение. Не будет государства, можно будет творить, что хочешь. Быть полностью свободными в своих хотениях. А ещё лучше, если создать такое государство, где сами будут свои законы принимать. Вот там эти бесы развернулись бы по полной.

Я вздрогнул, слушая этот горячий монолог ротмистра, которому последний бокал коньяка, на мой взгляд, был уже лишним. Вздрогнул от того, что в этот мир я попал из мира, где как мне, кажется, правили бесы.