Поветлужье - Андрей Архипов

«Уф-ф… теперь в путь, – сказал он себе и отправился к Ветлуге, где свернул вниз по течению, удаляясь от нижнего гурта. Однако не прошел он и трех-четырех сотен метров по берегу реки, как заметил в кустах неестественно смотрящийся там обработанный кусок дерева. Потянув с силой на себя, он вытащил на песок заляпанную кровью долбленку с длинной трещиной, тянувшейся по дну. И тут же сверкнула мысль: – Неужели сбежавшие буртасы? Это же они увели ночью лодку, да и стреляли по ним, может, и попали… Вот и кровь. Если так, дело плохо…»

Что уж они сделали с утлым суденышком, Тимка знать точно не мог, но догадаться можно было вполне. Пытаясь с раненым пристать в темноте к противоположному от возможной погони берегу, неловко налетели на корягу, и не слишком крепкая лодочка треснула…

«Так, значит, они тут несколько дней обитали. То ли раненый не давал им двигаться, то ли другие причины… Стоп, посмотрим следы на песке… да, есть чуть ниже. Кто-то выходил оттуда… двое! А через некоторое время зашли обратно. И похоже, что с вещами: следы чуть глубже…»

Тимка метнулся в лес и через некоторое время обозревал покинутую стоянку буртасов, теплые угли костра… Как им не быть теплыми: он отсутствовал в лагере всего часа два, не больше. Наверное, воины заметили их суденышко, проплывающее вверх по течению, и, увидев, что они пристали к берегу, решили забрать долбленку, а заодно и то, что под руку попадется… Вот Радка им и досталась – другой причины исчезновения девушки Тимка не находил.

«Гады… как догоню, так сразу порву на куски, – сказал он себе, прекрасно осознавая, что ничего такого он сделать с воинами не сможет. – И все же, все же… Скоро стемнеет, и они через час-полтора должны встать на стоянку, если не захотят еще раз рискнуть лодочкой. Радку нельзя бросать, а если этой ночью ее не вызволить, то больше можно не увидеть».

Проверив наличие болтов и потрогав для успокоения нож, Тимка двинулся дальше по берегу. Молодость не сомневается и не боится – она еще не знает, что такое смерть. Молодость идет вперед напролом, движимая своими мечтами и идеями… Разными мечтами и идеями. Некоторые не стоят ни гроша, некоторые несут разрушение и смерть, но некоторые содержат в себе такую чистоту и такое самопожертвование, что сверкают перед потомками звездами первой величины среди остальной серости бытия и дают им желание жить, подобно тому как капли живительной влаги спасают путника в пустыне. И не столь важно, куда эти капли упадут и что на них вырастет… Главное, чтобы они были время от времени, орошая род человеческий.

* * *

Радка до сих пор не могла прийти в себя после оплеухи, которую ей закатили в первые же секунды нападения. Как же нелепо они попались… Когда зашуршали кусты, то она подумала, что это возвращается Тимка, и даже не повернула головы. Но спустя мгновение увидела, как вскакивает отец, тянется за луком… и падает, получив плашмя мечом по голове. И тут же сама летит на землю от толчка в спину, с нее слетает шапка, коса бьется как живая по земле. Подняться, убежать… быстрее! А-а-а! Сильный рывок за волосы – и боль по всему лицу от руки в кольчужной рукавице. Не успела, не успела, всё… А Тимка на свободе, спаси его Господь!

Сознание вернулось только в лодке, где она лежала со связанными впереди руками и затекшими от таких же пут ногами.

«Сколько уже плывем? Час? Два? Сутки? Не вспомнить. – Сверху послышались голоса, и долбленка ткнулась носом в прибрежный песок у обрывистого берега. Кто-то потащил ее из лодки, вскинул на плечо и понес в лес. Жесткое окольчуженное плечо било по ребрам и под них, вызывая судорожные спазмы боли и невольные вскрики сквозь прикушенные губы. Мгновение полета, рывок за косу – и земля встретила ее мягкой хвойной подстилкой и узловатыми корнями елок, попавшими прямо на бедро. – Ах, чтоб тебя! У-у-ух, как больно…» Ну вот, мучитель отошел, теперь можно и выдохнуть, переждать, когда боль затихнет, и попытаться расправить затекшие конечности…

Путы с ее ног сняли примерно через четверть часа, сразу после того как воткнули заостренный колышек в середину поляны. Привязав к нему короткой веревкой все еще связанные руки, бросили кусок утки, ею же и запеченной еще на стоянке, поставили туесок с водой. Утиная ножка покатилась по листве, набирая на себя пучок сухих хвойных иголок. Ешь, мол, прямо так. Ух, благодетели!.. Старший, ударивший ее по лицу воин даже кивнул на кусты, предлагая сходить по нужде, если желает. Подняла выше голову, мотнула посильнее: не хочу…

«Ох, это же буртасы сбежавшие: те самые лисьи хвосты на спине…Что сделают со мной? Что? Насиловать не будут – уж больно равнодушно смотрят, мала для них, видать. А совсем болезных этим у них вроде нет… В наложницы повезут? Да, скорее всего. Продадут у булгар на невольничьем рынке, и прощай, родимая сторонка. – Сердце аж захолонуло от тревожного чувства возможной потери, она еще раз огляделась. Трое воинов сидели около огня, спрятанного в яме около вырванной с корнем огромной ели. – С реки и не заметишь: слишком слабые отблески по верхушкам деревьев… О Господи, Господи! О чем я, неужто помощи какой жду?!»

Двое из воинов легли спать рядом с костровой ямой, третий ушел куда-то в подлесок, а для нее следующие два-три часа прошли в нерадостных размышлениях и переживаниях. И не только о себе. «Отец получил мечом плашмя по голове, может, выспросить что хотели, а может, клинок так пошел, кто знает… Прирезали потом или жив еще? Если жив и очнулся, ищет ли? Ох… сколько вопросов, и нет… не будет на них ответов».

Голова и шея болели невыносимо, Радка прислонилась ею к свежему березовому колышку: слышала, что дерево боль с человека снимает. «Сними и ты с меня ее, частичка березовая…» Стало немного прохладно, ногами закопалась в хвою и сверху еще надвинула листвы, хотя и знала, что от земли потянет холодом и тот вытянет у нее все силы. Эх, теперь уж все одно… Жалко, что Тимку она уже не увидит больше, – по нраву он ей пришелся, легко с ним. Ну да ладно, судьбинушка у нее такая… Судьбинушка? Не уйдешь от нее, говорят… А какая она? «А если на меч броситься или в воду упасть связанной? Так, может, это и будет моей судьбой? – Глаза вспыхнули… – Будь что будет, не хочу жить вдали от лесов родных, рек прозрачных. Раз суждено будет, так тут в землю и уйду… Но осторожней надо, повернуться так, будто во сне. Буртас старший первый час на нее поглядывал иногда, да и сейчас спит сторожко. Ох, кол даже не шелохнется… Все равно – лягу вокруг него и буду совсем понемножку тащить».

Через час мышцы спины болели невыносимо, хотя казалось, что кол уже начал поддаваться. Да и кисти рук уже один раз сводило судорогой, и в голову закрадывалась предательская мысль: «Да зачем все это? Все равно поймают да накажут. Может, потом прыгнуть с лодки? Так будет легче умереть, просто надо отложить чуть-чуть усилия, сделать все потом, утром… – Но прожгла другая мысль: – А как же Тимка? Он так же поступил бы или сражался до конца, каждое мгновение? – И опять содранные в кровь ладони тащили ненавистный колышек из земли… Иногда казалось, что прошла вечность, но, судя по ночному светилу, минул всего лишь час или два… – Чу, что за вскрик в глубине леса? Или это волчара настиг свою добычу, и она так жалобно всхлипнула в свой смертный час?»