Ведьма, пришедшая с холода - Майкл Суэнвик

трубкой в руке. Затем положил ее и упал в кресло. Медленно уронил голову в ладони.

Стоя в холодной темноте, Таня представила себя на месте этой отчаявшейся фигуры. Теперь он наверняка понял, что его обдурили. Но кто? Таня? Она была весьма осторожна и ни о чем не просила. Его старинный друг Саша? Мерзавец достаточно хитер, чтобы это устроить. Но зачем? Шантаж? Чтобы он уехал и оставил Сашу в покое? Ответов не было, и каждый вопрос порождал еще десяток. Паранойя кормится подозрениями, а те — незнанием.

Медленно Быковский растирал руками лицо. Все его тело дрожало. Он плакал.

Таня с улыбкой отключила телефон.

5.

На следующее утро Таня спала допоздна. Неспешно позавтракала, взяла роман Федора Гладкова «Цемент»[51], который мусолила уже какое-то время, дочитала последние главы. Затем задумалась, чем бы ей заняться. Можно пройтись по магазинам. Можно сделать уборку. Определенно, в квартире нужно прибраться. Но в итоге решила сходить на выставку из Эрмитажа в Национальной галерее. На открытии она была слишком уж не в духе, чтобы наслаждаться искусством, а картины вряд ли еще когда-либо покинут Эрмитаж.

Таня заявилась в резидентуру в середине дня. По ее подсчетам, к этому времени конфликт уже должен разрешиться. Едва она вошла, как сразу почувствовала, что все вернулось на свои места. Какофония из стука пишущих машинок и болтовни вновь стала прежней. Исчезла нотка истерии. И людей генерала нигде не наблюдалось.

Екатерина подбежала и схватила Таню за руки.

— Не знаю, как вы это сделали, товарищ, но спасибо вам! — Ее глаза сияли. Будь она счастливей, еще бы и улыбнулась. Другая машинистка, робкая Аня, появилась с чашкой чая и поставила ее на Танин стол.

Таня смотрела на чашку в изумлении. Только Саша обладал достаточным влиянием, чтобы требовать от клерков чай, и они презирали его за это. Но вот она чашка, даже молоко в чай добавили. Затем Таня увидела, что служащие во всем зале смотрят на нее. И все беззвучно аплодируют.

Она ощутила незнакомое чувство солидарности и покраснела.

— Понятия не имею, о чем вы. Я ничего не сделала.

— Наш угнетатель внезапно забрал своих громил и уехал. Новые правила отменили. Работа вернулась в привычную колею. А тут входите вы, и ничуть не удивлены. Это все, что нам нужно знать, — ответила Екатерина. — О, и должна сказать, что вас ждут. — Она слегка дернула подбородком вверх. — Наверху.

Саша вернул шахматные доски и фигуры на привычные места. Все выглядели довольными. Несчастный маленький бонсай тоже вернулся.

— Сядь, — сказал он, когда Таня вошла. Затем указал рукой на доску перед собой. — Попробуй сыграть. Хотя бы разок. Можешь ходить белыми.

Таня долго и пристально смотрела на доску. Несмотря на предложение (или приказ?), не села. Наконец она сдвинула пешку на f3.

Саша пошел пешкой на e5.

Не колеблясь, она сдвинула другую пешку на g4.

Саша пошел ферзем, через доску, на h4, угрожая Таниному ферзю. Насмешливо сказал:

— Дурацкий мат.

— Поздравляю. Вы победили. Вижу, вы вернули свой кабинет.

— Это было очень странно, — ответил Саша. — Я пришел утром, и генерал Быковский ждал меня. Злой, как сам дьявол. Потребовал от меня досье на высокого седого шпиона по кличке Норвежец. Представьте мое удивление, когда я обнаружил, что оно существует. И представьте мое изумление, когда я узнал, что этот Магнус Хаакенсен, человек, о котором я прежде ничего не слышал, считается самым опасным террористом во всей Европе, работает с МИ-6, ЦРУ и «Моссадом», а также является вдохновителем половины войн в Африке.

Таня молчала. Образец ее печатной машинки хранился в ее личном деле, но она давным-давно перешла на машинку польского торгового представительства. Что бы Саша ни заподозрил, он не мог быть уверен, что Таня в этом замешана.

— Я стоял перед Быковским как школьник, пока он читал досье. Затем он попросил еще фото. Я знал, что мой ответ ему не понравится, но, не понимая, о чем он, ответил, что у меня ничего нет. Что я мог сделать? Что бы ты сделала на моем месте? — Саша тяжело мотал головой, как усталый буйвол. — Тут он посмотрел на меня так, что у меня кровь застыла в жилах. Боюсь, мы с Борисом Петровичем больше не друзья. Затем, не сказав ни слова, он собрал своих людей и сбежал. В Москву, полагаю.

Таня все еще молчала, и Саша решил уточнить:

— Мне нужно знать подробности?

— Нет.

— Ах, малышка Таня, я все больше убеждаюсь, что из тебя вышел бы превосходный шахматист, если бы ты посвятила себя этому.

Таня посмотрела начальнику прямо в глаза. Пусть мерзавец ощутит страх, в кои-то веки. Пусть хорошенько подумает, прежде чем снова врываться в ее квартиру и забирать ее вещи. С холодной угрозой в голосе она сказала:

— Я не играю в игры.

***

Таня жалела, что не умеет рисовать, только когда стояла на Карловом мосту, наслаждаясь тихим закатом. Каждый закат особенный и каждый по-своему красив. Сегодня серебряный туман поднялся с замерзшей реки, а небо над горизонтом медленно обретало бледно-желтый оттенок. Первые этажи зданий в Старом городе погрузились в тень, как и сам мост, но верхние этажи белели на солнце, словно яичная скорлупа, а от абрикосовых отсветов на черепичных крышах Таниной душе хотелось петь. Таня приходила сюда, когда выдавалась возможность, хотя у нее все реже получалось находить время для встречи с чем-то жизненно важным, чему она никак не могла подобрать имя.

На полпути через мост Таня заметила на парапете алое пятно. Кровь?

Нет.

Роза.

Подойдя ближе, Таня увидела, что темная полоска изоленты прижимает розу к камню, чтобы ее не сдуло ветром. Еще ближе — и Таня заметила, что кто-то опирался на парапет, сбрасывая с него снег, чтобы лента могла приклеиться к камню. Причард был здесь, и не так давно. На мгновение она пришла в ярость, что кто-то нарушил ее одиночество. Сняв перчатки, она сорвала изоленту и бросила во Влтаву. Туда чуть не отправилась и роза. Это его жест благодарности? Или американец хвастался, что он не такой уж неумеха: вполне способен разнюхать о ее самой личной, заветной привычке? А может, это угроза, напоминание, что он способен проникнуть в ее жизнь, когда пожелает? Ей требуется принять меры?

В итоге Таня решила, что это классический трюк. Американец морочил ей голову, пытался вызвать у нее подозрения, старался