Наездницы - Энтон Дисклофани

Сердце сдвинулось с места. Разумеется, оно это сделало. Кто-то из нас его толкнул. Я смотрела на озаренные мерцающим светом свечей лица и думала о том, какой вопрос задала бы я, если бы могла спросить о чем угодно, зная, что получу правдивый ответ.

З-А-Д-А-Й-Т-Е-О-Д-И-Н-В-О-П-Р-О-С-Е-С-Л-И-Э-Т-О-Н-Е-О-Б-Х-О-Д-И-М-О-Н-О-Т-О-Л-Ь-К-О-О-Д-И-Н.

«Это все веснушчатые пальцы Гейтс, – подумала я. – Ей не терпится с этим покончить».

– Мне страшно! – заскулила на своей кровати Мэри Эбботт.

– Тс-с, – отмахнулась Эва. – Она не собирается нам вредить.

Руки Сисси дрожали. «Неужели они действительно в это верят?» – думала я. Мы с папой читали статью об оккультизме. В ней говорилось, что это просто способ поверить в то, что все солдаты, которые не вернулись с Великой войны, на самом деле не умерли. Я попыталась встретиться взглядом с Гейтс, но она не отрывала глаз от доски.

– Это глупо, – заявила я. – Кто-то из нас двигает указатель.

Я хотела отнять руку, но Сисси покачала головой.

– Прошу тебя, Теа, – прошептала она, – подожди.

– Тогда поспешите. Задавайте вопрос.

Ветер хлестал по стенам нашего домика, который внезапно показался нам очень хрупким, как будто был сделан из бумаги. Ветка ударила в стекло, и Эва ахнула. Когда нам с Сэмом было по семь лет, он боялся ведьмы Кейт, терроризировавшей семью Беллов. Он говорил, что она может прикинуться кем угодно (змеей, птицей, маленькой девочкой) и распознать ее можно только по зеленым глазам. Эту легенду рассказал Сэму Джорджи, перепугав его насмерть. Мама рассердилась на Джорджи за то, что он впустил в нашу жизнь внешний мир. Еще много лет Сэм пристально вглядывался в лица всех людей, с которыми мы встречались. К счастью, их было не так много и ни у кого из них, к его облегчению, не оказалось зеленых глаз.

– Вопрос? – напомнила я.

– У меня есть вопрос, – заявила Гейтс, удивив нас всех.

Она закрыла глаза и сделала глубокий вдох.

– Будет ли у нас все хорошо?

Ее голос едва заметно дрогнул. Это случилось впервые и уже никогда не повторится, во всяком случае в моем присутствии.

В ту зиму я стремительно прогрессировала как наездница. Холод, похоже, шел мне на пользу. Во всяком случае, тут можно было ездить очень долго, не опасаясь, что лошадь перегреется. Я окрепла и ездила все быстрее. Я безупречно преодолевала все препятствия на маршрутах, которые разрабатывал для нас мистер Альбрехт. Как правило, с первой попытки. Мои ноги уже не болели по окончании урока. Мышцы на моих руках затвердели. Эва подрезала мне волосы, и теперь они едва доставали до плеч, благодаря чему я выглядела взрослее. Когда я разглядывала себя в зеркале над умывальником, мне нравилось то, что в нем отражалось. Мне нравилась девочка, в которую я превратилась. Возможно, это было только мое воображение, но, глядя в зеркало, я ощущала превосходство над прежней Теой. Теперь я была гораздо решительнее и увереннее в себе.

В столовой я съедала все, что мне накладывали в тарелку. Хенни наблюдала за этим, выпивая стакан за стаканом холодную воду. Она не была толстой. До этого пока не дошло. Она была пухленькой, кругленькой. Но всем было ясно, что скоро она станет очень толстой. Это было предопределено судьбой.

Иногда я спрашивала ее о свадьбе. И это ей было очень приятно. О, мне было совсем нетрудно втереться в доверие к Хенни. О своем женихе она рассказывала гораздо меньше, чем о цветах, о тележках с десертами и платье из Нью-Йорка. Марте и Джетти предстояло исполнять роль подружек невесты. «Интересно, переживает ли простушка Хенни, думая о том, что рядом с ней будет стоять красавица Марта?» – размышляла я. Мисс Меткалф хранила молчание, когда Хенни говорила о своем грядущем супружеском счастье. Я с изумлением осознала, что она завидует Хенни.

Я спросила ее об их новом доме, в который молодожены должны были въехать сразу после свадьбы. Хенни развернулась ко мне, тем самым исключив из разговора всех остальных девочек за столом.

– Теа, ты сама узнаешь, что это такое. Ты узнаешь, сколько радости существует в мире!

Ее горячее дыхание слегка пахло шоколадом. Такая формулировка показалась мне очень странной. Как будто счастье парит в пространстве. Бесконечное количество счастья. Как будто было необходимо всего лишь расположиться в нужном месте, чтобы его поймать.

Когда мистер Холмс все же появился, через неделю моих визитов к Декке, это произошло совершенно буднично. Так часто случается: ты ждешь и ждешь, а потом то, чего ты ожидала, происходит, но все остается по-прежнему. Я не могла понять, эта будничность меня разочаровала или обрадовала. Думаю, и то и другое.

Мы с Деккой сидели внизу, играя в домино на журнальном столике. Я пила чай и наблюдала за стаканом с молоком, которое должна была выпить Дека, – он стоял на самом краю столика, и я опасалась, что девочка собьет его локтем. Я уже дважды попросила ее быть осторожнее, но всему есть предел. Проведя столько часов в обществе Декки, я знала, сколько раз можно предостерегать ребенка.

В этой комнате были дорогие вещи: коллекция крохотных лиможских шкатулок в стеклянном шкафчике, шесть серебряных визитниц на приставном столике, на крышках которых были выгравированы различные инициалы. Написанная маслом картина: девочка, сидящая в поле, пасущаяся вдалеке овца – это как-то перекликалось с сюжетом романа «Тэсс из рода д’Эрбервиллей»[12]. Не считая визитниц с инициалами, тут не было никаких личных вещей, и снова я задумалась над тем, принадлежит ли что-нибудь из всего этого Холмсам. Возможно, существовал некий фонд, которым мог распоряжаться каждый директор Йонахлосси? Но, с учетом существующих проблем, этот фонд наверняка уже должны были заморозить. Даже если бы кризис не сказался на этом фонде, пользоваться им было бы неприлично.

– Ходи.

– Извини, – пробормотала я, – извини, дай подумать…

Но думать мне было не над чем. Я никогда в жизни не играла в домино, зато девочки Холмс, по всей вероятности, играли в него чуть ли не с самого рождения. Это была скучная и бесконечная игра.

Декка была в летнем платье, а это означало, что одевал ее отец. Декка бывала упряма, особенно в том, что касалось одежды. Поскольку это платье не соответствовало времени года, мне было нетрудно представить, что она настояла на нем, а мистер Холмс уступил капризу дочери.

Я была в форменной одежде, но уже не обращала на это внимания, поскольку привыкла к тому, что на первый взгляд мы все выглядим совершенно одинаково. На мне не было никаких украшений.

Декка встала. Я перестала теребить свои волосы.

Я была тщеславна. Мне было шестнадцать лет, и никогда в жизни я так не заботилась о своей внешности, как тогда.