По агентурным данным - Фридрих Незнанский

Следователь — громила Кощеев, что интересно — это его подлинная фамилия — изнывал от желания шлепнуть меня собственноручно.

Возможно, на их месте я поступил бы так же. Слишком много было против меня: из мелочей — донос Ребро-ва, в котором говорилось, что гражданин Хижняк в разговорах с посторонними лицами (это Михалыч-то постороний?) разглашал сведения, составляющие военную тайну, а именно место своей службы. Что ж, было такое. Кроме того, вышеуказанный Хижняк вступил в половую (так и было написано!) связь с дочерью врага народа Тереховой Мариной Сергеевной… Это я отрицал категорически.

Но это были цветочки, так мелочевка. Разговор по существу начинался с лейтенанта Орлова, немецкого выкормыша Мартина Фегеля, который, что теперь совершенно очевидно, являлся двойным агентом, и летал в Берлин с секретной миссией — получить новое задание от своих хозяев. А Хижняк покрывал его, давал расписки, поручался за Орлова-Фегеля своей офицерской честью. Да какая же может быть честь у такого ублюдка? Сам ведь подавал рапорт Игнатьеву, просился в отставку. Знал, что совесть не чиста, чуял близкий конец, паскуда!

И удары сапога по голове, по почкам, по лицу.

А во Львове? Группа была послана, чтобы ликвидировать и обезвредить руководителя диверсионной группы Курта Домбровски. И что же? Где Домбровски?

Вот какое задание получил Орлов-Фегель в Берлине: обеспечить отход Домбровски на запад! Прикрыть его! Что тот и сделал! А Хижняк позволил сбежать и Домб-ровски и своему подельнику Орлову-Фегелю. Орлов был залит кровью? Убит? Чушь! Маскарад! Где труп? Трупа никто не видел! А зачем же сам поскакал за ними? Чтобы спасти? Кого? Труп Орлова? Да ты сам, вражья морда, слышишь, что ты лепечешь? Ты сам пытался скрыться! Да таких уродов, предателей Родины, надо вешать за яйца!

И снова удары, удары, удары.

Что я мог возразить? Что Чиж оказался слишком молод для такой войны. Что фронтовая дружба выше и больше рассудка. Что повторись все сначала, я бы снова помчался вслед за залитым кровью Чижом. Но он мертв. Иначе они нашли бы его, приволокли, даже чуть живого. Что стало с Олегом? Я ничего не знал о нем.

Бьющая фонтаном кровь из его плеча — это последнее, что я видел. Что ж, мои дорогие товарищи, мои верные друзья!

Если вас нет в живых, и если правда то, о чем молится сидящий рядом старичок, мы увидимся в другом измерении и, возможно, если нам простят наши грехи, обретем покой.

В пять утра нас вывели из камеры, построили в тюремном дворе, а в пять двадцать пять 10 марта 1946 года меня, Егора Хижняка, не стало.

…Марина Терехова вскрикнула, открыла глаза.

Только что ей приснился Егор. Он не снился ей ни разу с тех пор, как они расстались. Как ни просила она его прийти к ней хотя бы во сне, он не приходил. А сейчас он был с нею рядом, и это видение было настолько реально, что она вспомнила запах его волос! Она спала, а он присел на край ее постели, гладил ее волосы, круглый ее живот, который натягивал простыню. Он говорил, что был с нею очень счастлив, что благодарен за каждый миг, который они провели вместе. Что она должна держаться! Что сына можно назвать Егором, ему будет это приятно.

— Откуда ты знаешь, что будет сын? — спросила она.

— Я теперь многое знаю… Он будет серьезным, он станет ученым. Он будет твоей отрадой и утешением.

— А ты? Где же ты? Когда ты вернешься?

Но он не ответил, он поцеловал ее в губы, и она чувствовала вкус этого поцелуя — прохладный, успокаивающий поцелуй. И исчез.

Марина села в кровати и закричала. Из соседней комнаты послышался голос Михалыча.

— Что? Что с тобой, дочка? — всполошился ее законный муж.

— Сколько времени? — Она пыталась отыскать часы на ночном столике, но никак не могла их найти.

— Полшестого утра, девонька. Да ты спи, рано еще!

— Батя, Егора убили! — сказала Марина и разрыдалась.

К вечеру она родила мальчика, весом три килограмма пятьсот граммов. Мальчик родился здоровенький, серьезный, даже солидный. Лицом очень похожий на отца. Роды прошли благополучно, и молока у Марины было вдоволь.

ДЕКАБРЬ 1953, Мюнхен

25 декабря 1953 года 2 часа ночи

…

Милая Кейт! Я осмеливаюсь беспокоить Вас, чтобы узнать о судьбе одного человека.

Помните, в августе 1945 года, в Румынии, где Вы были с Миссией Красного Креста, я провожала молодого, тяжелораненого человека. Он был без сознания, и Вы должны были перевезти его в военный госпиталь в Швейцарии. Вы были так любезны, что оставили мне свой канадский адрес, чтобы я могла узнать о его судьбе.

Я сказала тогда, что он мой брат, но это не так. Этот человек — единственное, что дорого мне. Он и наша дочь. Я пыталась узнать о его судьбе все эти восемь лет, но человека с именем Павел Ковальски, а такие документы были при нем — я не нашла. То есть, есть много мужчин, подходящих по возрасту, которые носят то же имя и фамилию, но моего друга среди них нет. Поверьте, я искала через Красный Крест. Я искала его и по другим именам, которые он мог бы носить, но тщетно. Я долго искала и Вас, так как Вы перебрались в США и, как я узнала, вышли замуж и сменили фамилию.

Дорогая миссис Холинер! Сегодня Рождество, я поздравляю Вас и Вашу семью с этим праздником, желаю Вам и Вашим близким любви и благополучия. И позвольте мне надеяться на чудо в Рождественскую ночь. Может быть, Вы знаете о судьбе моего друга?

Я знаю, что из швейцарского госпиталя его перевезли в Америку, но дальше его следы теряются. Может быть, Вы возьмете на себя труд отыскать его в Вашей стране?

Я прошу Вас еще об одном: передать ему мое письмо. Почему-то я верю, что Вы отыщете его, у Вас были такие добрые глаза, я помню! Письмо другу я вложила в тот же конверт, не сомневаясь в Вашей деликатности.

Еще раз благодарю за все, что Вы когда-то сделали для моего друга, моего возлюбленного, отца моей дочери — а значит, и для меня.

С надеждой на лучшее, искренне Ваша В. Гашинская.

25 декабря 1952 года 3 часа ночи

…

Дорогой мой! Я пишу тебе это письмо Рождественской ночью, когда все в доме уже спят. Я пишу, надеясь на чудо, на невозможное. Но что же делать? Надежда умирает последней.

Я ищу тебя долгих восемь лет, но все безуспешно. Мне бы только знать, что ты жив! Только бы знать!

Я пишу это письмо в маленькой комнате, которую мы занимаем вместе с Мартой. Марта — твоя дочь, ей сейчас семь. Мы живем с ним в одной квартире, но мы не женаты. Он впал в бешенство, когда узнал, что у меня будет ребенок. И, хотя прошло уже семь лет, он так и не примирился с Мартой. Он ненавидит ее, теперь он ненавидит и меня. Как известно, от любви до ненависти один шаг. Но, странное дело, оказывается, ненависть связывает не меньше, чем любовь. Ты бы не узнал его.